Он медленно вздохнул.
— Ну, она уже не живет в Ивовом лесу, сэр. Уже нет. Она сказала пастуху Лину, что здесь для нее ничего нет, кроме потерь и кошмаров. Она переехала в деревню, к сестре и ее мужу. У ее сестры шесть детей, поэтому у них тесно, но она говорит, что все в порядке. Ее сестра только рада помощи, потому что у самой маленькой — колики, а моя мама очень терпеливая. Она там шьет и чинит вещи. Я зашел к ним, она расплакалась, увидев меня. Она обнимала меня, говорила, что любит, но потом очень рано ушла спать. Тетя говорит, что ей трудно меня видеть, ведь я напоминаю ей обо всем, что она потеряла. И еще — что она не может простить себя за то, что не узнавала меня и выгоняла из дома. — Он обхватил себя за плечи. — Если можно, сэр, я бы хотел вернуться в Баккип с вами. Я отдал тете все деньги, чтобы она передала маме, и она сказала, что это поможет ей. Ее муж хороший человек, но шестеро детей, да еще и моя мать… Я должен помочь им. И заработанные деньги — это самая лучшая помощь.
Для меня это звучало неправильно, и все-таки что-то в его лице убедило меня, что так и есть. Леа принесла нам чай и широко распахнула глаза, увидев Персеверанса, сидящего напротив меня, в красивой ливрее с атакующим оленем на груди. Она застенчиво улыбнулась ему. Он небрежно поправил жилет, а я вдруг увидел все его глазами. Он уже не мальчик с конюшни, а молодой человек на службе у принца. Молодой человек, который убил заклятого врага и вернулся домой с деньгами для матери.
Фоксглов с серьезным лицом присоединилась к нам. Пока Леа наливала ей свежий чай, расставляла хлеб, масло и варенье, она молчала. Заговорила, только когда девушка вышла из комнаты.
— Я ведь понятия не имела, что здесь произошло, Фитц. Неудивительно, что ты вернулся в Баккип таким ошалелым. Девочка, которая прислуживала мне, раньше была служанкой леди Шайн. И говорит, что помогала твоей маленькой девочке. О, Фитц! Я не понимала и половины того, что случилось с тобой. Пожалуйста, прости меня.
Недоумевая, я смотрел на нее. Ли вернулась с кашей и снова вышла.
— Простить что?
— Я была рядом с тобой после… Я видела, что ты сделал с теми мужчинами, Фитц. Теперь я поняла. Вот что я хотела сказать.
Я кивнул, будто соглашаясь. На самом деле я просто хотел, чтобы все замолкли. Я ел, не чувствуя вкуса еды.
Остальная часть дня растянулась. Я делал то, для чего приехал. Осмотрел новые конюшни, предложил несколько поправок. Нашел в деревне мужчину, умеющего дрессировать собак и попросил его помочь девочке превратить бульдога в полезное животное. Проверил, какие лошади и запасы были сожжены и что нужно заменить. Попросил живущего в поместье курьера со Скиллом передать все мои решения леди Неттл. Сказал Кинчу, что он остается главным конюхом. Остальные, казалось, почувствовали облегчение, поняв, что теперь есть тот, кто отвечает за все. Я договорился о том, чтобы наши счета в деревне и Приречных дубах были оплачены, и поблагодарил торговцев за то, что позволили нам так долго брать товары в кредит.
Я взялся приводить в порядок обычные дела, все, о чем давно не думал. Договорился, что счета ежемесячно будут отправляться Риддлу в Баккип. Я ничего не должен забыть. Диксон, как дворецкий, вызывал доверие. Он показал мне свою аккуратную счетную книгу, и я решил оставить его на этом месте. Он не виноват, что не был Рэвелом. Пришло время отбросить неприязнь к нему за то, что он занял место погибшего человека.
Я собирался остаться здесь дней на десять. Но на второй день я уже был готов вернуться в замок. Вечером того ж дня я зашел в свой кабинет и выбрал самые дорогие вещи, которые мог бы забрать в Баккип. В очаге горел огонь, то и дело глотавший мои старые свитки. Я ничего от себя не оставлю здесь, потому что не собираюсь сюда возвращаться. Чаще всего мне думалось, что я вообще не вернусь. И поэтому я собрал свои сокровища из сундука в комнате, памятки о Молли и немногие — о Би, и аккуратно сложил их вместе с резным камнем и некоторыми самыми ценными свитками, присланными Чейдом для перевода.
Я посмотрел на эти вещи, уезжающие со мной в Бакк. Маленькая жалкая коллекция, отражающая целую человеческую жизнь. Резные фигурки, которые Шут сделал для меня в счастливые времена. Последняя рубашка, которую зашила Молли — слишком драгоценная, чтобы носить ее.
Я думал о том, что оставляю здесь. Все вещи Молли, которые я отдал Би, останутся в ее комнате. Ее расческа и гребешок. Книги про травы с вырезанными и нарисованными картинками, по которым Молли учила Би читать. Мне казалось, что в день похищения на ней был пояс Молли и маленький нож. Несомненно, похитители выбросили их, и они навсегда потеряны. Я закрыл глаза. Мне нужен запах. Я позволил Би забрать все свечи. Она спрятала их в своей комнате. Несколько, решил я. Я только возьму несколько, на память о них обеих.
Я пошел по тихому дому. Холодное пустое место, ореховая скорлупа без сердцевины, бутылка без бренди. В доме было темно, и моя свеча не могла справиться с этой тьмой. Перед дверью в комнату Би я остановился и попытался сделать вид, что она спит в своей постели. Но в комнате было холодно и пахло пустотой.
Сначала я заглянул в прекрасный новый шкаф для вещей, который придумал для нее Рэвел. Его опрятность не имела ничего общего с ребенком. Когда я увидел, как Кэфл сложила сокровища, купленные мной в тот день в городе, сердце мое зашлось и по лицу потекли слезы. Здесь нашелся маленький ящичек, полный ракушек. Красный пояс, украшенный цветами. Сапоги, которые были слишком большими для нее. Мешок безделушек, который я отправил из Баккипа, висел на крючке. Его так и не открыли, ему так и не обрадовались. Новые сапожки, привезенные ребенку, который никогда не наденет их. Она бежала в том, в чем была в тот день — в маленьких домашних тапочках, без теплого плаща, без перчаток. И я ни разу не думал об этом, о том, как она, должно быть, бежала сквозь глубокий снег в том, что обычно надевала на уроки.
Я закрыл дверь гардероба. Нет, свечей там нет.
Рядом стояла кровать из ее старой комнаты. В подсвечнике оплыла полусгоревшая свеча. Я взял ее и ощутил слабый запах лаванды. Я открыл нишу и нашел их, часовых из воска, выстроившихся в ряд. Лаванда и жимолость, сирень и роза. Возьму только четыре штуки, пообещал я, и, как ребенок, неспособный выбрать, закрыл глаза и потянулся наугад.
Но вместо свечей мои пальцы наткнулись на бумагу. Я присел, чтобы заглянуть внутрь. Там, втиснутая сбоку, лежала перевязанная пачка, подаренная Би еще в те времена, когда она только училась писать. Я зажег свечу в подсвечнике и сел на пол. Я перелистал эту ее книгу. Рассматривал рисунки цветов, птиц, насекомых, аккуратные и точные. Лист открывался за листом, и вдруг появилась страничка с текстом. Не дневник ее снов, а рассказы о ее днях. Я медленно прочел их. Впервые я узнал, как она освободила связанный язык: она никогда не говорила об этом. Я прочитал о котенке и о их встрече, когда он вырос. Впервые я узнал об Волке-Отце и о том, как она потерялась в шпионском лабиринте в ту ночь, когда я отправился на встречу с Чейдом. Волк-отец? Ночной Волк или детское воображение? Нет, такое Уиту не подвластно. Затем я нашел описание того, как Лант стыдил и смеялся над ней перед другими детьми, и мое сердце запылало яростью.
Я перевернул страницу. Здесь она писала еще разборчивей. Она записала обещание, которое я ей дал. «Он сказал, что всегда будет на моей стороне. Права я буду или нет».