Драгун, на Кавказ!

– К Шамхору идем, – поведал своему десятку унтер-офицер Ступкин. – Когда в обозные повозки пороховой припас загружали, каптенармус у штабс-капитана спрашивал, сколько вёрст пути предстоит сделать до большой остановки. Вот он и ответил ему, что пять дневных переходов до Шамхора, а там уже и передышка будет, чтобы все войска в одном месте дождаться. Дня три точно, как говорит Савелий Иванович, у нас времени будет, чтобы все, что в пути вдруг разладилось, – поправить. А уж потом, как все вместе соберутся, так мы на Гянджу двинем.

– Вот не судьба была нам летом воевать, – проворчал Федот. – Любим мы по снегу да по слякоти на врага ходить!

– Ты князю это скажи, – подколол друга Силович. – В июле по жаркому солнышку, дескать, воевать надо, ваша светлость. Погляжу, чего он тебе на это скажет.

– Да ничего не скажет, в зубы только даст, – отмахнулся Федот. – А потом и ещё добавит. Нее, не хочу, сам лучше спрашивай.

В первый день прошли вёрст десять, потому как вечно ломались обозные повозки, слетали вьюки и случались обычные в начале долгого пути неурядицы. На следующие сутки преодолели не менее пятнадцати вёрст. Однако капитан всё равно был недоволен, скакал вдоль колонны и материл почём зря обозных.

– Подтянись, братцы! Четвёртый эскадрон верстах в пяти перед нами всего лишь! – кричал он драгунам. – Неужто же четвериков мы не нагоним?!

Нагнали на следующий день ближе к обеду. Тимофей и все «башкирцы» из второго обнялись с Никиткой.

– Хорошо вам, братцы, вы хоть даже и в разных взводах, а всё же постоянно видитесь, не то что вот я, – проговорил со вздохом земляк. – В своём эскадроне совсем ведь один, и поговорить мне по первой не с кем даже было. Не обижали меня, конечно, грех это, напраслину на людей наводить, а всё же душа дружеского тепла шибко просила. Сейчас, по прошествии пары недель как-то вроде и полегче немного стало. А уж по первой! – и он с досадой махнул рукой.

Пообедали, как это обычно и было в походах, сухим пайком, запивая его холодной водой. После чего продолжили путь уже большой колонной. К вечеру остановились в небольшом селе у реки. Все дома у местных были плотно забиты служивыми людьми, поэтому втискивались и располагались как могли. Тимоха спал вообще сидя у стены, облокотившись на Савелия. В спёртом воздухе небольшой хижины витал аромат немытых тел, сырых портянок и всего того, что сопровождает большую скученность народа. Но тут под крышей было одно неоспоримое достоинство – тепло, которое грело в холодную ноябрьскую ночь в продуваемых всеми ветрами насквозь ущельях.

На исходе пятого дня показалось большое селение.

– Шамхор! – разнеслась весть по колонне. – Дошли!

На месте уже был первый эскадрон Нарвского полка. Здесь же стояло несколько батальонов егерей и мушкетёров. Все дома были заняты солдатами и офицерами, поэтому разбили лагерь на большом сельском выпасе. В ближайшей роще нарубили колья под шатры и рогатки для костров. Драгуны не поленились отойти подальше и притащили к месту стоянки несколько сухих деревьев. В котлах закипело варево и пахнуло мясным духом. Вскоре тёмное небо прояснилось, и вверху засияли звёзды. С прояснением начало хорошо подмораживать, но зато перестал идти надоевший уже порядком мелкий дождь со снегом. По дороге с севера беспрерывным потоком подходили большие и малые войсковые колонны. Вскоре всё обширное поле сельского выпаса стало напоминать большую ярмарку. Слышались конское ржание, крики, смех и шум множества людских голосов.

– Гончаров, в первую ночную смену при конях стоишь. Федот, во вторую, а тебе, Савелий, в третью, – распорядился вахмистр. – Смотрите внимательно, братцы, где людей разных много, там и дури всякой хватает. Если кто чужой к табуну будет подходить, того окликайте и под ружьём его к дежурному офицеру ведите. Там при лошадях от каждого эскадрона по человеку в каждой смене будет стоять, а от обозных так и вовсе даже троих определили. Небось, уж справитесь всемером.

Дядька Ефим дал свою бурку и лохматую папаху. В них было тепло и, шагая по кругу возле стреноженных лошадей, Тимофей представлял себя эдаким свирепым горцем. На поясе у него кинжал, в руках ружьё, и до конца караульной смены оставалось совсем немного. Стоящая среди дремлющих лошадей Чайка фыркнула и, перебирая стреноженными ногами, подшагнула к хозяину.

– Хорошая, хорошая лошадка, – негромко бубнил Тимофей, оглаживая её гриву. – Только вот избалованная ты совсем стала, да? Последний сухарь у меня остался, думал его сам погрызть, да куда ж с такой-то попрошайкой. На вот, держи, – сунул он ей чёрную корочку хлеба.

Кобыла, словно понимая хозяина, фыркнула, а потом раздалось привычное уже хрумканье.

Около полуночи серьёзно подморозило. Под ногами похрустывало, и Тимоха шёл по земле притопывая.

– Стой! Кто идёт?! – раздался неподалёку крик соседнего караульного. – Пароль говори, порядок, что ли, не знаешь?!

– Симбирск! – донесся крик из темноты.

– Подходи, – откликнулся караульный. – Чернигов!