Однако, в начале августа сорок шестого года опять пришёл фронтовик к тому же врачу, у которого был он всего-то год назад. Глазам своим не поверил, глядя на довольного и розовощёкого молодого мужчину, стоявшего перед ним, доктор. И ещё долго поражённо смотрел на рентгеновские снимки, когда тот ушёл к себе в деревню. Вот тебе и «Судьба-то судьбою, однако, человек ведь её сам своими руками строит.
Прожил Иван Платонович после того ещё почти что четыре десятка лет. Трёх детей они с женой Анастасией родили, вырастили, выучили и в достойные люди вывели. Шкодливых же своих внуков хворостиной он почти что до семи десятков годов гонял. И было одно у них спасение – это забираться под койку. Трудно было наклоняться деду, фронтовые раны ему мешали. Осколки от германской мины почти что до самой смерти выходили из спины, лёгкие же никогда больше уже не беспокоили старого солдата.
И да, сурки и суслики прекрасно живут всё на тех же горках, что и прежде, и никто их там, в общем-то, не обижает…лекарства-то в нынешнее время вон сколь много эффективного.
«Да, а в этом нынешнем времени антибиотиков и прочих чудес нет, а жаль,» – печально вздохнул Андрей, – Вот и приходится теперь лечиться чисто природными средствами.»
– Давыд Мстиславович, ты всё больше на боровом воздухе-то теперь бывай, начинай посильнее нагружать грудь полным дыханием. Я думаю, уже вполне можно начинать твои лёгкие разрабатывать. Бегай вон каждый день легонько. На лыжах походи, когда не будет мороза лютого. Только не простужайся, смотри! А мы, судя по всему, тебя совсем скоро оставим, – и Сотник рассказал Торопецкому князю о затеваемом Ярославом Всеволодовичем походе на западные финские племена.
– Да я и сам уже догадался, что вы на большой выход готовитесь, – кивнул Андрею Давыд, – Как не придёшь в усадьбу, у вас там всё суета как будто бы перед большим сбором. И отряды вон всё мечутся с полигона в поля, с полей ещё куда-то, да всё строем и в запале спешном.
– Я к командиру двенадцатого взвода, сержанту Матвею Завидовичу, – ответил на вопрос дежурного перваша у входа в казарму головастиков Оська, доложить можешь как уч. капрал Осип Третьякович, к нему для особого разговора прибыл, – и, отряхнув со своих ичиг снег, повесив на гвоздик полушубок, пошёл вслед за дежурным мальцом.
Встречные головастики вжимались в стенки, вскидывали к своим серым беретам маленькие ладошки и провожали долгими уважительными взглядами курсанта третьяка. Блестевший на его куртке Георгиевский крест и планка за ранение вызывали в их глазах неподдельное восхищение.
– Пришёл всё-таки, – усмехнулся сержант, пожимая Оське руку.
– Дежурный, курсанта 12 взвода Вячеслава Давыдовича ко мне, и в верхней одежде!
– Ну, присаживайся, пока этого приведут, рассказывай, Осип, как дела-то, зажил ли бок после Борнхёведе? – и воины, молодой да битый ветеран, начали степенно вести беседу на общие для каждого служилого темы. Больше всего сержанта воспитателя интересовала подготовка к новому походу. Ну да что нового мог сказать командир десятка третьего курса? Да, третьяки в поход идут все. От лекарей недавно выписался их последний курсант, и теперь у них шла ускоренная подготовка к дальнему переходу и к лесной зимней войне. Непонятно было только то, с кем придётся воевать. Версий тут было несколько, и по каждой из них третьяки спорили порой до хрипоты, отстаивая каждый своё мнение.
Главным направлением казался поход на Нарвскую крепость и уже дальше на Ревель. Дания была сильно ослаблена, и ударить по своему недавнему врагу, находящемуся к тому же под самым боком, и с кем только что ратились, казалось сейчас самым удобным.
– В Ливонию пойдём, наш исконный русский Юрьев отбивать! – горячились, доказывая, другие, – Если сейчас крестоносцев не усмирить, то они скоро сами по Пскову ударят.
– Нее, – спорили третьи, – Полоцкое княжество пришло время под свою руку брать. Литвины, союзники у них ненадёжные, после Усвят только и думают, как бы Русь ненароком не обидеть, не сунутся чай вступиться за полочан!
Всё это Матвей, видать, не раз уже слушал и только лишь улыбался теперь в свои седые усы.
– Ты, дядька, я гляжу, похоже, ещё и четвёртый путь для похода видишь, – тонко подметил выражение его лица Оська, внимательно вглядываясь в лицо старого вояки.
– Да куда уж нам про походы-то думать, – кашлянул ветеран, – Это всё для молодых ратное дело, а мы только так, если сосунков погонять.
– Ну, дядь Матвей, мы ж земляки с тобой оба Торжковскими будем, неужто даже не намекнёшь мне? – взмолился Оська, беря дядьку за живое.
– Ну-у, насчёт намёка-то ладно, – кивнул покладисто Завидович, – Ты не заметил, как много лыж-то берут в дело и как их подбивают по-особому? А как старательно оленьи упряжки в дальний путь готовят с их нартами и со всей этой сбруей. А приказ сбора кому в первую руку отправили, не карельским ли пластунам случаем, а? Всё, всё, молчу, и так уже лишка сказал! – вдруг оборвал сам себя старый сержант и вскочил со скамьи, – Вон уже Славку ведёт дежурный! Гляди, чтобы он до отбоя только вернулся! И про мои намёки пока никому, не дай Бог, ты где-нибудь, Оська проболтаешься, смотри тогда у меня!
Тридцать первый взвод отдыхал в полном составе в своём расположении. День сегодня был суматошный. Подшивали зимнюю амуницию, подбивали камусом лыжи, чистили и обихаживали своих коней в конюшнях. Затем меняли тетивы на луках и пристреливали по новой самострелы на дальнем стрельбище. Предстоял дальний зимний поход и, как ты к нему подготовишься, таковы и будут твои шансы вернуться назад живым и не обмороженным.