– Сегодня он на кухне трудится. Там, куда до него всяким там помощникам не добраться, – хитро улыбнулся пожилой наставник, – А то, знаешь ли, что-то со снегом у него уж больно легко начало в последнее время получаться. А на общей-то кухне Миронья махом любого постороннего помощника своей скалкой наладит, так что самому ему теперь там работать придётся, самому!
– Ну ладно, дядь Матвей, пора мне, – быстро засобирался покрасневший Оська, – Я ещё завтра вечерком загляну! – и выбежал из казармы на улицу.
В госпиталь усадьбы княжья чета засобиралась вместе. Идти до него было всего ничего, около трёх стрелищ по деревянным мосткам от княжьего теремка, что стоял в сосновом бору. Потом только через слободку пройти, и вот уже она, Андреевская крепость высится своими свежими крепкими стенами. А там по подъемному мосту вовнутрь и за бригадным штабом налево было уже лекарское царство. Командовала всей лекарско-медецинской частью сержант Елизавета Васильевна. В её введенье были и травница-повитуха тётка Агафья с парой сведущих в этом деле подручных бабулек, и десяток войсковых санитаров под командой капрала Екатерины, да ещё и два скотних лекаря из многоопытных степняков берендеев.
Княгиня сразу же ушла на женскую половину, а Давыд Мстиславович пошёл на традиционную пытку в лекарскую комнату, где каждый день безо всякого пропуска уже три месяца подряд его пичкали всякими горькими порошками, поили горячими травяными отварами и топлёным нутряным медвежьим да барсучьим салом. И кроме всего вот этого, заставляли его ещё подолгу дышать всей грудью над парящими горшками с чем-то солёным и весьма дурно пахнущим. К лечению пришлось отнестись со всей серьёзностью, один лишь раз князь решил пропустить процедуры, закапризничав с устатку, как к ним лично явилась главная лекарша поместья и что-то там долго объясняла Аннушке в женской светёлке. Последствия разговора были для Давыда весьма суровыми, и больше уже попыток пропустить лечения у него не было. Два раза в седмицу, помимо того, для него проводили особые банные процедуры, где князя натирали маслами, парили и мяли на горячих плитах дюжие парщики, распаривали затем в жарком и влажном хамаме и хлестали берёзовыми да можжевельниковыми вениками в русской парной.
Князь ожил, серость с его лица ушла, уступив место лёгкому румянцу. Не было уже того постоянно мучающего и надсадного кашля и той боли, что мешала ему дышать всей полной грудью. Уже пару раз порывался он закончить здесь всё и уехать к себе в Торопец, ибо душа болела за свою вотчину, и дел там было у него немерено. Но каждый раз он встречал суровый отговор Сотника и упрёк в том, что договор был лечиться до лета, а бросать начатое, так это «все труды, коту под хвост».
На прошлой же неделе после парилки сидели они в сторонке, завёрнутые в полотно, пили из канопок горячий травяной чай и смотрели, как с радостным смехом плещется в бассейнах детвора первого курса ратной школы, у кого этот день был помывочным.
– Привык Славка-то уже, Мстиславович? – спросил князя Андрей, видя, что тот внимательно наблюдает, как резвится вместе со всеми и его курсант княжич.
– Да привык почти что, Иванович. Первое время с воскресной побывки чуть ли не вожжами его гнать на понеделишное утреннее построение приходилось. Всё нытьём вон своим мать жалобил. Аннушка потом по пол дня в светёлке плакала, на меня словно на изверга глядючи. Ничего-о, сейчас уже сам бежит из терема пораньше, лишь бы в строй курса успеть встать. Дядька взводный Мартын молодец у него, никаких скидок для княжьей крови не даёт. Да я и сам его в том настойчиво просил. Теперича в субботу, после обеда, как на выходной прибежит, так до вечера про своих друзей школьных рассказывает, все трещит балабол, не умолкая. Да про науки дивные и всякие там проказы мальчишеские пересказывает. Как же, у него ведь теперь своё обчество, антире-есы, – пробасил князь с усмешкой.
– Ну вот, а ты всё уехать норовишь, – усмехнулся Андрей, – Не долечился сам, сын вон к новой службе привыкает, супруга опять же. хм. под постоянным приглядом тут. Так что, до июня, Мстиславович, извини, ты мой дорогой гость и пациент, м-м-м… правильней сказать, излечааемый, вот. Ну не шуточное же у тебя ранение-то было, никак его нам нельзя запускать, буквально ведь давеча в июне, вспомни, что только было-то?
– Ну да, доходил уже, считай, – кивнул сокрушённо князь и отхлебнул травяного взвара.
Посмотрел Андрей, как воспитатели повзводно заводят пацанву в парную, и сам вспомнил историю из той своей семьи такого теперь далёкого двадцатого века.
Дед его, Иван Платонович, великую войну встретил в сорок первом и прошёл её всю, обороняя Одессу и Кавказ. Освобождая от германцев и их союзников Донбасс, Украину, Польшу и все балканские станы. А победу встретил уже в мае сорок пятого в далёкой Австрийской Вене.
Воевал дед Иван простым солдатом, поэтому и хлебнул он окопной жизни изрядно. Не раз он был ранен в боях и контужен. Медали с орденом заслужил, но и болезнь грудную от всякой сырости и неустроенности пехотного быта там же заработал.
Демобилизовали его домой с первой партией, и вернулся он к себе в Башкирию на Южный Урал. На приёме у пожилого сурового доктора выслушал Ваня себе суровый приговор. Врач тот был сам из фронтовиков, поэтому юлить перед ним не стал.
– Прости солдат, – сказал он ему, – Судя по всему, тебе недолго жить осталось, все твои лёгкие хворобой поражены. Так что, приводи все свои дела в порядок, ну а там уж
– Всё ясно, – ответил солдат, одёрнул гимнастёрку и ушёл в родное село Аникеевку, что было в двадцати километрах от города.
Так бы и схоронили, наверное, Ваню под красной звездой, но дед Ахмет, башкир и друг отца, сказал фронтовику прямо:
– Жить будешь, парень, но для того перебирайся-ка ты в мой дом, туда, к овечьей кошаре. Будешь там помогать мне овец пасти и свою грудь как нам предки наказывали, будем править.
Август, осень сорок пятого, всю весну и всё лето сорок шестого года Ваня пас овец и ухаживал за ними на свежем воздухе. А ещё, прошу простить меня, уважаемые защитники животных, делал то, что и приказал ему делать для его лечения умудрённый вековым опытом старый башкир Ахмет. На тех холмах, где паслись овечьи отары, ловил он силками сусликов и сурков и вот их-то сало и жир, растопленный прямо тут же на костерке в консервной банке, пил горячим каждый день Иван.
Ни в коем случае не для совета, Боже упаси. Не говорю, что так можно лечиться, а только лишь, чтобы поведать реальную семейную историю, веду я сейчас этот рассказ.