Я вернусь в твою жизнь

— Привет, мам, — присаживаюсь напротив за столик и киваю девушке в окошке сделать кофе.

— Здравствуй, Сёма.

Мать держится как всегда с достоинством. Выглядит идеально. И как всегда от неё веет холодом.

В который раз в голове заводится шарманка: по какой такой причине, за какие грехи в прошлой жизни мне в матери досталась именно эта женщина? Почему для неё так важно властвовать над своими детьми и делать это посредством боли. Она ведь понимает, что причиняет нам боль. Не может не понимать.

Я смотрю на неё, а думаю о Насте. Я скорее себе руку отгрызу, чем по своей воле причиню ей страдания. Я когда вижу в её глазах грусть, меня на куски рвёт — так хочется в пыль рассыпаться, но сделать так, чтобы она улыбнулась. Я взрослый и адекватный, и прекрасно понимаю, что фрустрации избежать невозможно, что это часть формирования личности ребёнка, но мне всё равно тяжко наблюдать, когда она расстроена.

Тогда что не так с женщиной, что сейчас сидит напротив? Что в ней сломано? Или это в нас с Верой?

Я мало верю, что в ней что-то ещё может измениться. Я в принципе против теории, что люди не меняются. Меняются, конечно же. Зависит от обстоятельств, окружения, жизненных событий. Но это не о моей матери.

И всё равно мне хочется дать ей шанс. Шанс сохранить для себя хоть какое-то подобие человечности.

— Какова твоя цель, мама? Глобально. Потому что я не понимаю, зачем ты делаешь то, что делаешь.

Мама мягко усмехается и делает глоток кофе.

— Я всегда хотела лучшего для своих детей, Сёма. Вы совершаете ошибки, я их исправляю.

— Ты правда в это веришь? — я знаю её с рождения, а это без малого тридцать лет, но абсолютно не понимаю. — Серьёзно думаешь, что отобрать ребёнка у матери — это сделать хорошо? Кому? Ребёнку? Матери? Себе? Кому, мама?

— Твоя сестра была наркоманкой, по-твоему, я должна была оставить внучку с ней?

— Вера тогда уже не употребляла, ты и сама знаешь. У неё были проблемы с едой, да, но ведь это было решаемо. А ты забрала Арину на годы, — качаю головой. — Хорошо. А какая у тебя аргументация по поводу Насти и Василины? Меня и Насти?

— Ты серьёзно задаешь этот вопрос, Сёма? — мать поднимает брови в удивлении, будто я сущую глупость спросил у неё. — Эта женщина — лгунья, она беспринципная и аморальная. Скрыла факт рождения ребёнка, обманула, врала. Такая мать не может воспитывать детей.

— Вот как, — откидываюсь на спинку стула. — Может, приведёшь пример идеальной матери. Никак ты?

Она неподражаема. Серьёзно. Одним лишь движением брови подчёркивает свою позицию — превосходство и полнейшая уверенность в своей правоте. Психопатка.

— А что насчёт меня, мама? Я тоже не могу воспитывать дочь?

— Конечно, — она ставит кружку на стол и смотрит с искренним удивлением, — ты сам как ребёнок, Семён.

— Мне почти тридцать, мама.