— Начинай, — кивает Семёну.
Ощущение, что замираем на краю пропасти. Он смотрит на меня, а я на него. В такие знакомые глаза, не одну ночь сводившие меня с ума в воспоминаниях за эти пять долгих лет.
Сжимаю под столом пальцы в кулаки, вдавливая ногти в ладони до боли.
— Ты мне не открыла, — голос низкий, хрипловатый. Я чувствую в тоне затаённую обиду, обвинение.
Ему тяжело говорить, а мне слушать. Боль плещет в обоих, горечь душит — я чувствую его обиду, все его эмоции наряду со своими.
Почему?
Почему я так сильно
— Я хотела сказать тебе о беременности… в тот вечер, — собственный голос садится, горло снова сдавливает от слёз. Боль того вечера возвращается, сжимая сердце в стальные тиски. — Но пришла твоя мать. Швырнула конверт с деньгами на аборт. Она сказала, что ты уезжаешь. Неделю как с билетами уже. Неделю, которую мне рассказывал совсем о другом.
Вязкая горячая жижа обиды струится по венам, жжётся, выползая наружу эмоциями.
— А меня ты спросить не додумалась?
— Я ночь провела как в аду, а с утра взяла деньги и пошла к тебе. Хотела услышать правду и вернуть чёртов конверт, — говорю механически. Излагаю факты, за каждым из которых острое лезвие, полосующее душу.
— Но? — поднимает брови, а я будто оправдываюсь. Да так оно и есть…
— Но ты как раз стоял с той рыжей девушкой и обсуждал с ней поездку.
В груди становится тесно от живости тех воспоминаний. Они такие яркие, будто я пережила это только вчера.
Семён закрывает глаза и выдыхает тяжело и протяжно. Сжимает ладони в кулаки на столе, и слышно, как хрустит зажатая короткая зубочистка. Врезается острым концом в кожу, и на поверхность стола стекает алая капля.
— Я лгал, Василина, — его голос отстранён. — Я дал обещание отцу, чтобы он вытащил меня из тюрьмы. Хотел предложить тебе поехать вместе, как раз после окончания учебного года. А если бы ты отказалась, то не поехал бы вовсе. Нашёл бы причину. Мне просто для этого нужно было время.
— Тогда почему ты не сказал? — сдерживать слёзы я просто не могу больше физически, поэтому, смирившись, позволяю им течь по щекам.
— Потому что это ты, Адамовна — любительница нагородить в своей голове непонятно чего. Я в общем-то, и собирался в тот вечер. Но ты не открыла.