Но почему-то кажется на редкость тупым торопливо избавляться от висящих на мне сестричек. В конце концов, я ей в верности не клялся… Да и смешно это будет выглядеть. А я все же не до такой степени себя потерял, чтоб осознанно выглядеть смешно.
Пока я переглядываюсь с Радужкой, презрительно сузив глаза, изучающей нашу компанию, Лекс умудряется зацепить Альку и утащить ее из буфета.
Немой, с каменной рожей средневекового палача, наблюдает за ними, уложив побелевшие на костяшках пудовые кулаки на стол, но мне в этот момент на них откровенно похер. Больше заботит промелькнувшее в лице Радужки выражение презрения и превосходства.
То есть, так, да? Ничего не выяснив, ни о чем не договорившись, да даже не приехав ни разу за псом своим поухаживать, хотя звал, столько раз звал, сейчас она делает лицо. Показывает, кто тут принцесса, а кто тут развратная псина.
Злоба, привычная подруга дней моих суровых, накатывает и закупоривает поступление крови к мозгу. Именно этим я могу объяснить свое дальнейшее поведение.
Потому что показательно обнимаю за печи обеих сестренок и скалюсь развязно Радужке:
— Эй, дитя цветов, падай ко мне.
У Радужки на мгновение делается очень обиженное лицо, как у ребенка, обнаружившего, что Дед Мороз — это сторож из детского сада. Но она быстро берет себя в руки и звонко спрашивает:
— Ты хоть знаешь, кто такие дети цветов?
Мне не нравится ее тон. И я сам себе не нравлюсь, потому что понимаю, что творю херню, которая откатит нас на километры назад, но тормознуть не могу, губы сами раъезжаются в ухмылке:
— Как кто? Такие, как ты, разноцветные бабочки!
Радужка смотрит на меня неожиданно грустно:
— Ты бы хоть иногда книги читал, а не только надписи на презервативах. Глядишь, и телки нормальные давать бы стали.
— Такие, как ты, цветочек? — Я подаюсь перед, смотрю на нее серьезно и пристально. В этот момент сердце замирает, предчувствуя херню. И мне надо остановиться. Все внутри орет, чтоб тормозил, что нельзя, нельзя, нельзя! Но обида в ее голосе, презрение и такая усталая, взрослая нотка снисходительности не дают услышать голос разума, а потому я продолжаю, максимально громко и обидно, — так ты мне скажи, какую книгу надо прочитать, чтоб ты мне дала?
Мы пялимся друг на друга, глаз оторвать не можем.
Я вижу, как наливаются слезами ее глаза, и ощущаю, как все внутри леденеет от этого. Гребанный дурак… Ох, дурак…
Если она сейчас заплачет… Блять…
Но Радужка не плачет. Она качает грустно головой и говорит:
— Так ведь книги не только читать надо, дурачок… Их еще понимать требуется. А вот это тебе как раз и недоступно. Потому что читать научить можно даже обезьяну. И даже тебя. А вот понимать прочитанное…
Она крутит головой и в гробовом молчании, наступившем после ее слов, выходит из буфета.
ebooksa