— Надо нарисовать плакат, — поставил он меня перед фактом.
— Товарищ майор, я не умею.
— Нет такого слова в армии — «не умею». Какое у вас образование?
— Неоконченное высшее, товарищ майор!
— В школе преподавали?
— Так точно, товарищ майор! В сельской.
— Ну вот! А чего ж вы тогда?
У меня был только один выход, и я им воспользовался: решил выполнить работу хуже некуда. Старался как мог. Клянусь, даже из-под кисти Остапа Ибрагимовича Бендера не выползало ничего более уродливого: буквы кренились в обе стороны, наезжали друг на друга и тут же разбегались навсегда. Для вящей убедительности текст изобиловал помарками, кляксами и грубыми орфографическими ошибками. Я бы даже сказал, цинично грубыми.
— Ну вот! — жизнерадостно вскричал майор Карапыш, увидев мое творение. — А говорил: «не умею»!
И приказал повесить это убоище на стенд.
Проснулся я, как всегда, минут за пять до утренней побудки, только вот с ощущением смутного беспокойства. Лежал, не шевелясь, под простыней и тревожно прислушивался к себе. А уж когда дневальный гаркнул подъем и рядовой Леший вопреки обыкновению наравне со всеми скатился с койки, кинулся к своей тумбочке и принялся судорожно влезать в штанины, я окончательно осознал, что день нам предстоит необычный и непростой.
В строй мы с Лехой стали одновременно.
— Чего это ты? — тихо спросил я.
— Не знаю, — с трепетом отозвался он. — Что-то предчувствие у меня какое-то…
Предчувствие, похоже, одолевало всех. Даже вышедший к нам старшина Лень и тот выглядел на этот раз не слишком самоуверенно.
— Отдохнули за месяц? — с нервозной ехидцей осведомился он. — Жирок вокруг пупка завязался?.. Будем жирок растрясать.
И приступил к поверке.
— Ребята, что случилось? — шепнул я.
— «Дед» из отпуска вернулся, — прошептали в ответ.
— Какой дед?