Помню боевое свое крещение. Собрались в красном уголке. Сел за столик, раскрыл нацарапанный впопыхах конспект и принялся обличать американский империализм. Слушают. Внимательнейшим образом слушают. Рядовой Леший сидит, дерзко закинув левую ногу на правую, и заговорщически мне подмигивает. И возникает вдруг подозрение, что слушают-то меня слушают, а вот слышат ли?
Умолкаю на пробу. Никакой разницы. Ловят каждое мое слово, местами кивают (а я молчу)!
Уже на следующем занятии распоясался окончательно: сажусь, достаю позаимствованный в штабе старый журнальчик, подмигиваю в ответ моему дружку и углубляюсь в переводной детективный роман без конца и начала. А политинформация идет своим чередом. Иногда в бытовку заглядывает комбат, окидывает происходящее циничным взглядом из-под козырька и, сделав мне знак продолжать, исчезает.
Приходил однажды и Карапыш, тоже слушал, кое-что даже в блокнотик заносил. Интересно было бы почитать эти его записи. Нет, правда! Леха-то ведь в политике — ни бум-бум. Но что-то же он им там внушает!..
Конспекты, правда, все равно кропать приходилось — для отчетности. Ну да после сельской восьмилетки для меня это проблемой не было.
Восхитительное чувство собственной безопасности опьяняло. Я уже мог позволить себе такую роскошь, как сострадание к ближним.
— Леха, — сказал я. — А Клепикову не поможешь?
— Загоняли мальчонку? — сочувственно спросил он.
— Да не то слово!
— Ну я ж не могу за каждым по пятам ходить! — резонно возразил Леха. — Мне вон огород поливать…
— Нет, ну… при случае…
Подумал, почесал клиновидную свою маковку.
— Ну, при случае… ладно.
А потом стряслось нечто такое, что прямо хоть беги к замполиту и кайся в пропаганде вредных суеверий.
В казарме задребезжал телефон. Дневальный, не дослушав анекдота, ринулся к тумбочке, сорвал трубку, представился по всей форме, кого-то там выслушал.
— Есть! — рявкнул он и дал отбой. — Рядовой Леший!
— Я!.. — настороженно откликнулся Леха.
— Бегом на КПП! Там к тебе брат пришел…
— Какой брат?! — Похоже, Леха ошалел.
— Какой-какой! Сказали: близнец…