— Тогда я не буду возвращаться, — сказал Глеб. — Я же говорю — хочу с фашистами воевать!
— Ты совсем ку-ку? — спросил я. — А маму-папу не жалко?
— Я к ним сейчас приду и все объясню!
— Сорок лет прошло. С лишним. Твоим родителям сколько было в семьдесят девятом?
Он сразу засопел и замолчал. Видимо, задумался. Мимо нас прошла та троица, что в поезде ехала, — все-таки они не утерпели, зашли за депо, да и распили свою фляжку. Ну, хоть не на виду, постеснялись! Взрослые на войне часто пьют, но я никогда не буду, когда вырасту.
— А сколько люди сейчас живут? Сто лет? — спросил Глеб.
— Кто как, — ответил я уклончиво.
— Твоим родителям сколько?
— Маме тридцать семь. А бате сорок. Теперь навсегда сорок.
Не хотелось мне про это говорить, совсем не хотелось. Но я понял, что ему сказать надо — чтобы задумался.
— Папа погиб. На Саур-Могиле, — продолжал я. — С фашистами сражался, не с теми, кто тогда, а с нынешними. Вот что такое война. А ты… словно это игра. Словно можно повоевать, а потом спокойно назад. Эти… что к нам пришли… они тоже так думали. Только назад уже ничего не получится!
Он понял, понурился. Сказал:
— Может, я и не смогу вернуться. Вдруг это билет в одну сторону?
Валька помахал мне рукой, взглядом спросил — «чего?». Я замотал головой. Поезд издал гудок и тронулся.
— Я следующим вернусь, — пояснил я. — А ты сейчас сядешь и представишь свой… семьдесят девятый. Понял? И домой вернешься.
Поезд тихонько отъезжал, мы стояли на перроне. Потом отошли к скамейке и сели, одни на всю станцию «Шахтерская».
— Ты мне хоть что-нибудь расскажи, — попросил Глеб. — Что у вас за рации такие?
— Рации? А… это мобильный телефон, — сообразил я. Достал и стал показывать — как звонить, что такое интернет… потом не удержался и запустил мультик про Машу и медведя. Глеб смотрел, вытаращив глаза, смеялся, потом вдруг нахмурился и спросил:
— А ты мне не врешь? Про войну-то? Ну, какая у вас война? Детская железная дорога работает, телефоны в кармане, мультики!
— Вру?