Ударило еще раз, но чуть дальше. А потом — раз, и совсем близко, стекла на станционном здании зазвенели, вылетая.
— Уходи! — сказал Борис. — Быстро! Они совсем сдурели, они по станции бьют, может накрыть!
Я хотел сказать ему, чтобы он взялся за мою руку. Может, если у меня получится вернуться, так и Бориса унесет со мной, в семьдесят девятый, где нет войны… А потом вспомнил, что у него тут погиб отец и жива мама, а значит, нельзя ему такое предлагать, нечестно…
— Пока! — сказал я. — Победите, обязательно победите!
И закрыл глаза.
— А ты со своим Васильковым помирись, — сказал Борис. — Нечего ругаться по глупости. И по времени скакать кончай, настоящих фашистов всем хватит…
Я лежал, закрыв глаза, где-то рядом ударила еще одна мина, это было по-настоящему страшно, может быть, поэтому я сразу представил себе нашу станцию «Шахтерская», где никакой войны нет, и никаких мин, и где я сейчас могу быть…
— Эй, Глеб, ты чего разлегся?
Глеб открыл глаза и увидел Сашку Кофмана. Тот с удивлением смотрел на Глеба. Никакой паники не было, никакие мины не свистели и не бахали, в стороне женщина с детьми стояла возле тепловоза и смеялась.
И Бориса, конечно, тоже не было. Он остался там, в своем две тысячи двадцать втором. В сентябре. За три дня до закрытия железнодорожного сезона.
— Споткнулся, — сказал Глеб, вставая. Сашка с подозрением смотрел на него. Спросил:
— А может, тепловой удар? Если тепловой удар, то надо в тень и холодную воду на голову. Пошли к колонке!
— Не надо мне на голову воду! — запротестовал Глеб. — Какой в мае тепловой удар! Я споткнулся!
— Я даже не заметил, как ты из вагона вышел, — Сашка гнул свое. — Странный ты какой-то сегодня!
— Да уж, — усмехнулся Глеб. — Необычный у меня день. Такой раз в сорок лет бывает. С лишним.
Вот только что Глеб рядом лежал, щекой в землю вжимался. И вдруг раз — исчез. Словно его и не было. Не растаял в воздухе, а просто исчез. Только книжка фантастическая осталась. И я понял, что он уже дома.
А еще подумал, что мне, наверное, крышка.
Эти минометчики, наверное, никого убить-то и не хотели. Иначе бы по поезду стреляли. Может быть, это был новый теракт ДРГ. Или провокация добробатов, чтобы окончательно разрушить перемирие. Или опять началась атака на Донецк? Я ничего не понимал — ведь от линии разграничения до центра города из миномета не добить. Значит, граница поменялась?
А может, им отчитаться надо было, мины списанные утилизировать? Может, сделать так, чтобы наша ДЖД перестала работать, а то что за безобразие — война идет, а тут поезда детей катают… И обстрел на наших списать. А может, тренировались, пристреливались. Они потому и выждали, когда поезд уедет, а теперь по пустой станции колотят (ну, они так думают, что по пустой). Только у них там было несколько минометов и мин до фига, они в два или три ствола по станции садили, и когда мина неудачно упадет — меня всего на кусочки порвет. И вскакивать, бежать в укрытие тоже поздно, бегущего точно осколками посечет.
Поэтому я лежал под скамейкой, вцепившись в книжку, оставшуюся после Глеба, и ждал не пойми чего.
ebooksa