— Черт… — стушевался Ефим. — Или в участке, или в кафе…
— Или еще Путин знает где! У тебя натурально вот такое очко вместо мозга! Что сложного — надел сумку, сел в машину, поехал. А если у меня там ингалятор какой, может, я астматик?
— Слишком много тебе будет.
Максима затрясло от бессилия.
— Переночуешь у меня, — решил Ефим.
— Что?!
— У меня есть отдельная комната, не ехать же сейчас за сумкой твоей.
Ефим махнул за спину. Позади него был двухэтажный дом-барак с забором из вкопанных в землю шин, с крыльцом, похожим на детскую поделку из палочек от мороженого, косым и усталым.
— То есть ты доезжаешь на мне до подъезда, да? На служебке. До дома. Ты сволочь, Фима.
— Полегче.
Максима несло. Он кричал и после каждой фразы словно бы ставил в воздухе точку взмахом руки. Ефим молчал, потом понуро двинул к подъезду.
— Идешь? — обернулся. Максим сделал еще несколько яростных махов, глубокий вдох и, не глядя на Ефима, прошел мимо него в подъезд.
Преодолели лестничный пролет молча. Желтый свет плющил глазные яблоки, пахло горько, не то смородиной, не то… На втором этаже рядом с одной из квартирных дверей стояло две миски — с сухим кормом и супным месивом. Ефим покосился на них, поворачивая ключ в замке. Вошли.
В квартире тоже скверно пахло, но лекарствами. Запах был острым и жгучим: казалось, в ноздри выдавили ментоловой зубной пасты. Максим кинул на Ефима вопросительный взгляд, замер у двери.
— Фиша, ты? А я опять тут… — послышался старческий голос.
— Я, пап, иду.
Ефим спешно скинул кроссовки и, тяжело стуча пятками, ушел в комнату. Там послышались стоны, голоса и возня.
— Зачем ты… Ну и куда… Так ты руку дай, я ж не могу… Ну вот.
Максим медленно разулся и остался на месте в замешательстве. Ефим прошел из комнаты в ванную с шаром тряпья в руках. За ним следом вышел худой старик.
Уже старчески дряхлый и кривой, неустойчивый, неуверенный в каждом движении, он пополз узловатыми ладонями по стене, готовя правую ногу для шага, но Ефим вернулся и увел его обратно.