Ведьмачьи легенды

22
18
20
22
24
26
28
30

2

Сельский солтыс был мужичок тёртый. Недаром же прожил несколько лет в большом городе. Точнее — в городской тюрьме, но кого интересуют подробности!

— Никак не можно, милсдарь ведьмак, — развёл он короткими ручками. — Что-то вы, вашмилсть, накосячили. Положено принесть мёртвый труп свежеубиенного зверя либо жизненно важную часть оного. А этак нехорошо получается. Этак любой проходимец…

— Ты говори, да не заговаривайся! — воскликнул бард. Поэтическое чутьё безошибочно подсказывало ему, что пятьдесят монет возвращаются обратно на куст. — Мой друг отвёл угрозу от ваших сорванцов, вы вскоре сами в этом убедитесь. Морковкин Лес отныне безопасен! А гонорар — заслужен!

Геральт помалкивал — по дороге было решено, что финансовый вопрос будет решать красноречивый Лютик.

— Оно бы конешно, — сказал солтыс. — Да как знать? Вот ежели вашмилсти проживут у нас хуч бы до зимы, тады и убедимся — жива ли ижица, али сгубил ты её. Как гутарят у нас в простом народе, обоснуй, что ты ведьмак!

— Horribile diktu! — воскликнул бард. — До зимы! Без гроша!

— Так в долг будете жить в моей корчме, — сказал солтыс. — И брать-то стану умеренно, как вы есть возможные избавители… Бражка по праздникам безвозмездная… Одна кружка в одни руки…

— Afftar, vypej jadu! — грозно сказал бард.

Но ни латынь, ни Высокая Речь на мужичка не подействовали. Недаром судья в Первограде хотел его повесить, да вот не вышло: выкрутился, мерзавец!

3

— Ничего тебе не остаётся, — подвёл итог Лютик, — как принять моё предложение.

— Исключено, — сказал Геральт. — Нам даже нечем заплатить страже у городских ворот. Не говоря о прочем. Это наши кони могут пока на травке протянуть, а у меня живот подвело…

— Возьми орешков, — сказал поэт и протянул другу полную пригоршню. — Я тебе предлагаю не жалкие полсотни оренов, а три тысячи полновесных золотых.

— Это в том случае, если победишь в состязании трубадуров, — сказал ведьмак. — А я насчёт тебя что-то сомневаюсь. Сам же говорил, что там лучшие из лучших соберутся…

— Ага, а меня на помойке нашли, — горько молвил поэт. — Вот я, например, никогда не сомневался в твоих качествах истребителя нечисти, а ты… Сомневается он! Не по-товарищески получается!

— Это разные вещи, — сказал Геральт. — Нельзя сравнивать убийство и творчество. Нечисть я уничтожаю объективно: вот она была — и нету. А в искусстве не так. Там сколько людей, столько и мнений. Не во всяком трактире мог ты напеть на жбан пива — кое-откуда и на пинках тебя выносили…

— Потому что у них слуха не было, как и у тебя. Сто процентов — награда моя, — сказал Лютик. — Ибо кто судить-то будет? Городская коллегия. Адвокатишки да купчишки, ведь своих-то трубадуров и певцов в Первограде нет. На их невзыскательный вкус я как-нибудь уж потрафлю. Спою что-нибудь до отвращения местно-патриотическое. Вроде «Я вижу славный Первоград в мечтательном бреду. Там всякий знатен и богат, и я туда приду»… Или «Слушай, Первоград, я тебе спою задушевную песню свою»… Клюнут, олухи!

— Для начала, — сказал Геральт, — нужно войти в город. Представляю, какой у них входной сбор…

— Не проблема. Там будет полно моих собратьев-трубадуров, у кого-нибудь перехвачу в долг до награды…