– Когда умер отец, тебя забрал с собой священник по имени Ловелл.
– Отец Ранальд Ловелл. Он отвез меня в монастырь Святого Бенедикта в Джарроу211. Прожил он всего четыре года после этого, а потом было решено, что я должен буду принять постриг.
Паулин сжато рассказал Робу свою историю:
– Эдмунд, настоятель монастыря в Джарроу, с любовью взял на себя попечение обо мне, пока я был юн. Он неустанно закалял меня, выковывал дух мой, и благодаря его трудам я сделался сперва послушником, затем монахом, потом помощником настоятеля, и все это в весьма молодом возрасте. Я был его сильной правой рукой и даже больше того. Он ведь был abbas et presbyter212 и все время посвящал чтению вслух Священного Писания, пополнял свои знания, наставлял других, писал. Я же был уполномоченным Эдмунда и строго блюл управление делами монастыря. Как его помощника меня не очень-то любили, – скупо усмехнулся он. – Два года назад он умер, и меня не избрали на его место, но архиепископ внимательно наблюдал за монастырем в Джарроу и попросил меня оставить общину братства, которая стала мне семьей. Я должен принять рукоположение и стать епархиальным викарием213 в Вустере.
Робу подумалось, что эта речь, начисто лишенная и намека на любовь, звучит странно для встречи братьев после долгой разлуки: сухое перечисление занимаемых должностей, а за ним – скрытые надежды и честолюбивые ожидания.
– Великая ответственность ожидает тебя, – сдержанно заметил Роб.
– А это один Бог ведает, – пожал плечами Паулин.
– Во всяком случае, – сказал Роб, – мне осталось найти всего одиннадцать свидетелей. А может быть, епископ согласится засчитать свидетельство моего брата за несколько других.
Паулин не улыбнулся:
– Когда я увидел твое имя в жалобе, то навел справки. Купец Босток, если его к тому поощрить, сможет сообщить суду интереснейшие детали. А вдруг тебя спросят, не прикидывался ли ты евреем ради того, чтобы посещать языческую академию вопреки запрету церкви?
К ним подошла подавальщица, но Роб махнул рукой, и она ушла прочь.
– Тогда я бы ответил, что Бог в неизреченной мудрости своей позволил мне стать врачевателем, ибо не для того он сотворил мужчин и женщин, чтобы они лишь страдали и умирали.
– У Бога есть целое воинство помазанных слуг, которые истолковывают Его волю – что определил Он для тела человека и для его души. Ни цирюльники-хирурги, ни лекари, обучавшиеся у язычников, такого помазания не получили, а мы ввели церковные законы, дабы остановить таких, как ты.
– Вы затруднили нам путь. Временами замедляете наше продвижение. Но думаю, Виль, что остановить нас вам не удалось.
– Ты уедешь из Лондона.
– А ты этим так озабочен из чувства братской любви или же потому, что негоже будущему викарию Вустерской епархии иметь брата, отлученного от церкви и казненного по обвинению в язычестве?
Шли минуты, оба брата молчали.
– Я искал тебя всю жизнь. Я всегда мечтал отыскать детей, – с горечью сказал Роб.
– Мы давно уже не дети. А мечты и действительность – далеко не одно и то же, – ответил Паулин.
Роб кивнул и оттолкнул свой табурет.