– Не убивать же его? – ответствовал уверенно чародей. – С мертвого какой прок? Вернется к своим, расскажет, так, мол, и так, задали нам жару, еле живот сберег. Другой раз поостерегутся соваться.
Боромир махнул рукой:
– Будь по-твоему. Голова ты, Тарус-чародей. Ох, голова!
На том и разошлись. Выставили часового на всякий случай, и на боковую. Однако на этом приключения сей беспокойной ночи из завершились. Спустя час Пристень-часовой вновь поднял тревогу: к костру невесть откуда выбрел дикий злющий упырь. Здоровущий, глаза красным полыхают, что твои угли, клыки наружу, когти – что у медведя, страхолюдина, ей-право… С таким в одиночку встретиться, хлопот не оберешься.
– Огнем, огнем его, братцы! – командовал Тарус.
Братцы живо похватали пылающие ветви и окружили упыря; Тарус нащупал старинный амулет в виде человеческой ладони, наложил защитное заклятье и отослал упырину на запад, к бездонным омутам речки Векши. Пущай поплавает! Убрел сбитый с толку вурдалачище, вращая глазами да сопя.
– Тьфу ты, пропадь! Отоспаться не дадут, вражьи дети, – проворчал Боромир, возвращаясь к костру. – Гоняй их по ночам, словно дела больше нет.
С рассветом кое-кого было не растолкать – умаялись ратнички. Однако с грехом пополам наладились в путь-дорогу.
Пленника-песиголовца отпустили. Боград, разрезая ему путы, приговаривал, хоть и знал, что его не поймут:
– Так и скажи сброду своему несусветному, мол, не ваше это собачье дело – за Книгами ходить! Уразумел, ушастый?
Песиголовец щурился на свет и недоверчиво косил глубоко посаженными маленькими глазками, не веря, что свободен. Меч его подобрал Омут и спрятал в суму-чехол; два других взяли Славута и подраненный Дементий. Клинки были старые, добротные, но чересчур узкие и длинноватые.
– Чудно! – вздыхал Боград. – Одет вроде по-людски, руки-ноги на месте, даром что мохнатые. И – на тебе! – такая рожа. Что за твари эти песиголовцы? Чудно, одним словом.
– Чего только на белом свете не бывает, – вздохнул вслед за Боградом Роксалан, басом, низким и раскатистым.
Выступили, все еще обсуждая это странное создание – впервые ведь увидали такого. Раньше Лойды и окрестных земель достигали лишь смутные, искаженные до неузнаваемости слухи о собакоголовых. Ожидали, что окажутся они пострашнее. Не сравнишь с вовкулаками – вот те воистину чудища!
Мало-помалу приближались к болотам. Около полудня захлюпало под ногами, стали попадаться обширные желтые моховища.
– Морошки будет сей год – страсть! – заметил довольно Омут, большой до морошки охотник.
След датов весьма уверенно вывел к берегу Миги-реки и чуток свернул к северо-западу.
– Ну, чародей, – кисло молвил Вишена, – видать, знают они тропку твою счастливую…
– Не говори «гоп»… – ничуть не смутился Тарус. – Еще не вечер, Пожарский. Поглядим, кто кого.
У Каменного Брода переправились на левый берег Миги. Первая полоса болот осталась за рекой; дальше пошло каменистое голое всхолмье, оттененное с севера и востока зубчатой стеной хвойного леса. Следы на твердой, усеянной ледниковыми валунами почве мудрено было разглядеть, однако следопыты свое дело знали и вели без задержек. Даты быстро оставили реку, вновь устремляясь на север, в леса. Бор, крепкий, медный, ядреный поглотил и беглецов, и преследователей.