Смерть или слава. Чёрная эстафета

22
18
20
22
24
26
28
30

— С чего это ты взял? — спросил младший из братьев не то с подозрением, не то с надеждой.

Магнус спокойно указал на пульт.

— А ты хоть однажды видел метеориты, которые откликаются на пеленговый запрос?

Бьярни моментально повеселел. Все-таки он боялся разочароваться. Боялся, что при ближайшем рассмотрении «птица» окажется вульгарным куском камня или железа, космическим странником, заброшенным прихотливыми галактическими судьбами в медвежий угол, в периферийное звездное скопление, где дотлевают свой долгий век красные гиганты да мерцают, как позабытые в незапамятные времена маяки, старые звезды-цефеиды.

На голосовые запросы «птица» не реагировала. То бишь сто против одного, что живых существ на ее борту не осталось; отвечала лишь глупая, но исполнительная автоматика. Бьярни тут же провозгласил эту мысль во всеуслышание, а Магнус немедленно поправил его: не живых существ, а разумных существ. Нет. На борту.

Бьярни, естественно, не преминул съехидничать и уточнил: не просто разумных существ, а разумных существ, умеющих обращаться с корабельными средствами связи. На что Магнус привычно отмахнулся и оживил маневровый привод.

«Птицу» от «Ландграфа» отделяло чуть более полумиллиона километров. Свету ближайшей звезды из группы Набла Квадрат требовалось около двух секунд, чтобы преодолеть это расстояние. «Ландграфу» понадобилось четыре часа, да и то большую часть времени сожрала корректировка курса.

Бьярни допил кофе и водрузил любимую керамическую кружку с эмблемой концерна «Ѵоіѵо» прямо на пульт. Магнус одновременно хрустел тостом и глядел в экран телескопа.

— Полсотник! — сказал он с воодушевлением. — Бьярни, слышишь? Это земная яхта! В смысле человеческая.

— Название не видно? — деловито справился младший.

— Только хвост. «…ЕК». И еще, знаешь, Бьярни… У него шлюз открыт.

Бьярни немедленно оттеснил брата от телескопа. Если говорить начистоту, то шлюз был скорее полуоткрыт, и вокруг полуоткрытого шлюза явственно просматривались искалеченные ошметки стыковочного модуля.

«Ландграф» сближался с потерпевшей крушение яхтой — а что еще можно подумать о скорлупке, затерянной черт-те где с полуоткрытым шлюзом и с борта которой отвечает только автомаяк?

— «…OWEK», — прочел Бьярни, когда очередные буквы названия показались из-за изгиба обшивки. Над буквой «О» стоял штриховой умляут. — Ни хрена не понимаю. Буквы вроде латинские, но что за язык — никак не пойму.

Они подождали еще немного — и теперь имя корабля открылось полностью.

«OLOWEK». Первая «О» оказалась обычной, без всяких умляутов, зато «L» была украшена косой перекладинкой.

— Убей меня, но я не знаю такого языка, — вздохнул Магнус. — Держись, сближаемся.

«Ландграф» рванулся еще на полторы сотни километров ближе к увечному полсотнику.

— Все. Дальше лезть не станем — мы догоним его через пару часов, а там и уравняемся. Пошли скафандры готовить…

Бьярни не возражал.