— Ну как? — издалека поинтересовался Храп.
— Порядок, точка путёвая, — сообщил Киргиз.
— А мы аж три наметили.
И снова Храп глянул на часы.
— Ну, что? Пожрать, и до дому?
— Самое время, — оскалился Киргиз.
— Вон, там полянка ничего так себе, — подал голос Грек. — И дорогу видно, и жопа прикрыта.
— А чего ты той дороги так боишься? — поинтересовался Храп.
— Потому что самые волки ходят по дорогам, — грустно объяснил Грек. — На двух ногах. И со стволами.
— Ничо, — пообещал Храп. — Ты главное местную живность вовремя отслеживай, а от двуногих волчар как-нибудь отмахаемся, обещаю. Ну, чего? Садимся? Оцеола, давай самобранку.
Следопыт молча вынул из уже сброшенного с плеч рюкзака клеенчатую скатерть и расстелил прямо на лишайниках, потому что трава на полянке не росла, только сизые, как черноморские медузы, лишайники.
Команда быстро сжевала по рациону, каждый запил водичкой, прибрались, упаковались и — сначала по дороге, потом по той самой тропе, которую Киргиз видел с пригорка, потопали к Агропрому.
Видать, запас приключений они исчерпали утром, потому что дошли на удивление ровно и быстро, и на Агропроме были задолго до заката. Поскреблись в дверь лёжки. Открыл Тучкин — мрачнее тучи.
— Что такое? — изменился в лице Храп, уже было решивший, что и второй день в Зоне завершился благополучно.
— Налим пропал, — угрюмо сообщил Тучкин. — Вышел погадить, и не вернулся.
В ладони Храпа громко хрустнул и развалился на части один из двух пластиковых шариков, которые он вертел попеременно то в правой, то в левой руке.
Глава одиннадцатая
— Слушай, Саня, — поинтересовался Сиверцев. — А почему ты Покатилова явно опасаешься, а с Тараненко решил договориться?
— Покатилов — бандит, — пожал плечами Псих. — С бандитами договариваться себе дороже, им твоя правда — начхать и растереть. Один раз уступишь, и всё, больше не слезут. Нет уж, лучше я Тараненко сдамся, этот хоть человек науки, да и официальные полномочия у него какие-то есть — не зря же осенью он вертолётами командовал.
— Думаешь, он сильно отличается от бандитов? — хмуро поинтересовался Ваня. Псих печально вздохнул: