Псих тоже уселся, положив шест себе на бедра. Сиверцев с опаской обернулся и поглядел на пляжик, который неожиданно быстро отдалялся. Плот дрейфовал не поперёк реки, а в большей степени вдоль её, по течению. Но и до покинутой суши расстояние всё увеличивалось и увеличивалось. Постепенно плот закрутило и Сиверцев оказался обращён лицом к берегу, от которого они недавно отвалили — вон и поросший лесом пригорочек замечательно виден, откуда они с Психом совсем недавно любовались видом на реку. Ещё пару минут — и плот уже движется кормой вперёд. Но нужный берег, вроде бы, приближается.
— Ваня, — тихо произнёс Псих. — Сиди не вставай! Что бы не случилось!
«Ладно, — недоумённо подумал Сиверцев. — Не буду вставать. Я и не собирался…»
И тут плот вздрогнул. Сначала Сиверцеву показалось, что брёвна просто чиркнули по дну, но вода оставалась тёмной и никакого дна сквозь её толщу не просматривалось. А у берега дно, пока воду не замутили, было видно вполне отчётливо — Сиверцев запомнил.
Псих, неподвижно, словно изваяние, сидел чуть впереди Сиверцева. А плот вздрогнул вторично.
Кто-то там, под водой, касался брёвен. Тыкался в них тупой и несомненно зубастой мордой. Тот самый обладатель лап с семью огромными когтями — кто ж ещё?
Плот продолжал плыть по течению, только перестал закручиваться в прежнюю сторону, шёл почти точно носом вперёд.
Вроде бы тычки снизу прекратились. Но спустя некоторое время чуть правее плота из воды ненадолго показалась спина какого-то крупного существа. Точно так же из воды выныривали продышаться самые обычные дельфины — Сиверцев когда-то видел их с теплохода в Чёрном море. Только нынешнее существо не имело спинного плавника, было минимум раз в десять крупнее любого из черноморских дельфинов и спину выставило совершенно беззвучно, без характерного дельфиньего выдоха. Спина была широкая, лоснящаяся, тёмная с прозеленью, словно ил в стоячем пруду. Вода скатывалась с неё крупными округлыми каплями.
Неизвестная зверюга мелькнула у поверхности — и снова ушла под воду. Сиверцев сидел ни жив, ни мёртв — способность двигаться временно оставила его, но это было, пожалуй, и к лучшему.
Минут пять-семь они сидели наподобие памятников самим себе. До западного берега реки оставалось метров пятьдесят, река начала изгибаться в другую сторону, а течение несло плот мимо удобного и низкого места, чем-то неуловимо напоминающего пляжик, с которого они отправились. Вон, и плоты приколотые шестами ко дну виднеются, целых три.
Псих наконец решился, шевельнул шестом и действительно принялся осторожненько подгребать слева от плота. Веслом, разумеется, было бы удобнее, но и так результат не замедлил сказаться: плот заметно отклонился к нужному месту. Псих старался грести тихонько, без плеска, и это у него неплохо получалось.
Когда до суши осталось метров десять, а скорость ощутимо упала, поскольку плот выбрался из основного течения, Псих осторожно встал на ноги и немного постоял на плоту во весь рост. Потом вертикально окунул шест в воду, пытаясь нащупать дно. Не нащупал, поэтому погрёб ещё немного и попробовал снова — на этот раз удачно. Упёрся в дно, пару раз толкнулся и наконец-то вывел плот на настоящее мелководье — теперь дно прекрасно просматривалось, не то что на стремнине.
— Финита, — объявил Псих деревянным голосом и с силой вогнал шест в дырку у центра плота.
Сиверцев, сам не свой, с трудом поднялся на задеревеневшие ноги — для этого ему сначала пришлось встать на четвереньки. Уже на берегу, осипшим голосом он обратился к Психу:
— Саня! Кто это был?
Тот бесстрастно ответил:
— Вообще-то ты уже интересовался, ещё на том берегу. И я тебе ответил. Зверь какой-то местный. Монстр. Их тут порядочно расплодилось, оттого и переправой давно уже никто не пользуется. Странно, что плоты не сгнили.
— И ты, зная обо всём, потащил меня через реку? — устало поинтересовался Сиверцев.
— А что нам оставалось? И, потом, я-то переправой иногда всё-таки пользуюсь, и меня они никогда не трогают. Видишь, ты вёл себя смирно — и тебя не тронули. Но вообще-то без меня повторять переправу не советую. Если днём всплывёт хоть один — стопудово перевернёт плот и схрупает тебя за милую душу.
Сиверцеву хотелось грязно и длинно выругаться, но не осталось душевных сил — слишком уж даванула на психику гигантская зверюга в реке.