— Нет, Алешка бы придумал что-нибудь пооригинальнее. Он там бедного Игоря заговорил. У того искры восторга из глаз сыплются. — И вдруг без всякого перехода спросила: — А мы песни сегодня будем петь? Меня народ за вами послал.
— Будем, милая Вита, будем! — сказал Пахомов. — Идем к народу и призовем его к порядку.
А через минуту хозяин стоял за столом с фужером вина и провозглашал тост за Виту и в ее лице за всех прекрасных женщин.
— Берегите матерей, жен, невест, — говорил Пахомов. — Они начало всему. Они дают нам жизнь…
— Они же и отнимают ее у нас, — шутливо выкрикнул Алексей.
— Нет! — продолжал Пахомов. — Лишаем жизни мы себя сами, а женщины одаривают ею. За Виту! За женщин!
Стась поднялся и первый подошел к жене.
— Вот видишь, дорогой мой ученый, — грустно посмотрела в глаза мужу Вита. — Береги свою жену. Космические лучи всегда будут, а меня может и не быть.
Вальяжно переваливаясь, подошел к Вите Алексей. Чокнувшись с ней, он продекламировал, глядя на Стася:
Сделал паузу и, переводя взгляд на Виту, добавил:
— Но у него была семья…
— Не ерничать ты уже не можешь? — беззлобно усмехнулась Вита.
— Ерничество — форма существования отдельных биологических особей, — сердито посмотрел на Алексея Стась.
— А вот американский юморист Тербер сказал: «Все, над чем нельзя посмеяться, дурно», — обезоруживающе улыбнулся Алексей. — И еще, кажется, древние говорили: «Ты сердишься — значит, не прав».
Стась, ухмыльнувшись, развел руками, и этот его жест означал: «Ну, что с него взять?»
— Мальчики! — подошла к пианино Вита. — Давайте попросим Степана Петровича спеть что-нибудь.
— Другой бы ломался и заставлял себя упрашивать, — Пахомов взял в руки гитару, — а я соглашаюсь сразу. Мы тут с Игорем даже пробовали прорепетировать, да что-то у нас не вышло. Песня, наверное, была плохая.
— Нет! — отозвался Игорь. — Песня нормальная.
— Ладно. Мы попробуем другую. — Пахомов резко ударил по струнам гитары и запел:
Голос Степана вдруг сел, он замолчал. Превозмогая себя, попытался начать заново второй куплет: