— Да тут и понимать нечего! — пенсионерка начала понемногу выходить из себя от нахлынувших воспоминаний. — Я её с соплячества знаю. И всегда она была тварью. По малолетству — ещё терпимо. Как подрастать стала — не знали, куда от неё деться. Мать в гроб загнала выходками своими... У всех всё тащила, постоянно врала, из детской комнаты милиции, считай, не вылезала. В спецшколу чудом не угодила — слишком умная оказалась. Делала так, что все знали — её рук пакость, а доказать нечем. И никогда никому ничего не прощала. Всех ненавидела. Помнится, её девочка, в школе, на лестнице случайно толкнула, извинилась сразу — а вечером ей кто-то кирпичом по затылку заехал. Убить — не убили, но покалечили дитё знатно. Все знали — Викина работа. Она особо этого и не скрывала. По слухам, много горя от этой стервы людям досталось. То парня назло уведёт, то наоборот, подговорит дружков своих — они и побьют того, кто ей не угодил. У нас она тоже отметилась. Ирка, — старуха с неудовольствием посмотрела на дочь, отчего та сразу потупилась, — в старших классах дружить с ней удумала. Мальчики, вино рекой текло. До аборта допрыгалась... Так Вика Солодянкина её подбила все деньги из квартиры вынести. Как раз перед тем, как её из ПТУ выпихнули. А деньги-то — последние!
Валюхиной были явно неприятны эти воспоминания. Шея женщины стала пунцовой от стыда за грехи молодости, мокрые от еле сдерживаемых слёз глаза говорили о том, что ей хочется сбежать из этой кухни куда угодно, лишь бы подальше от расходившейся матери. Не в первый раз, похоже, прошлым шпыняют. Надо было спасать человека...
— Что вы знаете о татуировке? — обращаясь к «подзащитной», пресёк бабкин «поток сознания» Сергей. — Ласточке?
— Так они друг дружке их и сделали! — опять вместо дочери ответила пенсионерка. — В тот же день, как ограбили. Джинсы они себе купили, портвейну, на такси катались... Моя дурёха той воровке в рот ведь смотрела. Своего мнения не имела вообще. Как сейчас помню: выдрала я Ирку тогда как сидорову козу. Стыдила. Они ведь, деньги эти, на море отложены были. Три года копили. Оно ведь как — я на фабрике работала, платили мало. Отец её, покойный, по инвалидности только сторожевать и мог. Трудно нам копеечка доставалась. Всё мечтали — вот вырастет чадо, учиться пойдёт...
Болтовня бабки становилась опасно-нудной и вовсю скатывалась в длительные воспоминания с обличением виновных.
Втайне пожелав не в меру говорливой мамаше, чтобы её любимый сериал закрылся из-за нерентабельности, Иванов сделал очередную попытку пообщаться с Валюхиной.
— Ирина Дмитриевна, а почему вы прекратили отношения с Солодянкиной?
Старуха снова набрала полные лёгкие воздуха для пространных пояснений, но инспектор, сурово взглянув на неё, резко потребовал:
— Помолчите, будьте любезны... Ваша дочь сама умеет говорить!
Украдкой брошенный, полный благодарности взгляд ободрил его. Помявшись, женщина ответила с затаённой грустью:
— Она у меня тоже парня увела. Я не сразу узнала. Когда ей татуировку делала — она всё болтала, как с очередным ухажёром поедет в путешествие. Была у нас мечта — страну посмотреть. В Питер скататься, в Москву... Тогда и проболталась. Имени не назвала, но была у него одна особенность, из тех, которые только в бане или в постели видно... Не важно, ничего такого... И мы поругались. Сильно поругались. Он же моей первой любовью был... Я ей ту ласточку не доделала. Немножко совсем. Накрыло меня. Всё ей высказала...
— И вы её прокляли... — против воли сорвалось с Серёгиного языка.
— Что? Откуда вы знаете?! — изумилась Ирина Дмитриевна.
Пришлось Иванову разыгрывать удивление.
— А что такого? Люди часто друг друга проклинают. Особенно на нервах.
Обыденность сказанного немного успокоила женщину.
— Да. Она меня, наверное, тоже. Ну её, — в сердцах бросила хозяйка. — Нашли тему... Я знаю, зла желать никому нельзя, но... нет. Пусть всё в прошлом останется.
Раздосадованная таким непривычным для неё тоном гостя, бабка всё же не удержалась, вставила свои «пять копеек»:
— Жизнь себе испортила, идиотка. С тех пор ни мужика нормального, ни счастья. Хорошо, хоть с внуками помог какой-то добрый человек. Мимо проходил, да и не побрезговал моей доченькой...
На горизонте в очередной раз замаячила семейная склока. Валюхина снова потупилась, не в силах дать отпор матери и защитить себя от набивших оскомину нападок. Так и стояла, прижавшись боком к кухонному шкафу, сгорая перед посторонним человеком от стыда за свою судьбу и за болтливую родительницу.