— Нет в них колдовства. Растительных ядов не учуял. Про химию ничего не скажу... Следователь токсикологические экспертизы назначил. Там распишут, что и как, с деталями.
Доверяя руководству, Швец осторожно взял один из вещдоков двумя пальцами, другой отодвинул подальше. Взятое покрутил, понюхал, поднял вверх, с прищуром изучая спрессованный белый порошок, словно киношный ювелир редкий камень.
Лизнул под неуверенное: «Что мне сделается», едва не бросил на пол. Горькое. Без крайней необходимости не решился бы разжевать. Такие пилюли с водичкой удобнее глотать, иначе во рту тот ещё привкус останется, химически-больнично-аптечный.
Положил на исчёрканный лист, выбирая место потемнее. Передвинул бумагу товарищу.
— Ничего.
Повторять за призраком все эти действия, смахивающие на некий ритуал, Серёга не стал. Сконцентрировался, надеясь, что в спящем виде, да ещё невесть где, Сила его не покинула; упёрся подбородком в кулаки, положенные на столешницу, и замер. Антон же, напротив, откинулся на спинку стула, сцепив пальцы на затылке.
Каждый занимался своим. Иванов выискивал отголоски эманаций, Швец снова анализировал материалы дела.
Фрол Карпович вернулся к разбору документов, изредка отрываясь от чтения и вопросительно глядя на подчинённых. Те молчали. Тогда он вновь принимался за бумаги, подкрепляя смену занятия громким вздохом.
— Я так больше не могу, — спустя какое-то время, прервал угнетающую тишину Антон. — Извините.
Под это «извините» он достал из-под пиджака один из обожаемых револьверов, и рукоятью раздробил таблетку, стараясь не повредить полировку стола.
— А это что?
1611 год. Начало лета
Рук уж нет. Ноги тоже. С ней Зарудын подручный намаялся. С одного удара перерубить не вышло — неспособен для казней плотницкий топор. Лёгок да узок. Потому лиходей делал новый заход, под язвительные примечания притащившегося рябого с саблей.
Выучень старательно справлял своё дело — заговаривал кровь, перетягивая выпрошенными у ватажных бечёвками то, что оставалось после отсечения.
Привязанному давали пить из бурдюка, ненадолго отгоняя боль и зорко следя, дабы не окочурился.
Колдун неотлучно держал сотника за голову. Впитывая ошмётки былой силушки, отвлекал разговорами, с терпением дожидаясь, пока казнимый справится с внутренним страданием и сможет говорить.
— Для чего ты Заруде понадобился? — спросил Ключима, а сам удивился.
На кой ему это? Молиться надо, молиться... Без молитвы нельзя. Пробовал. Не от души шло, от тела, неправильно. Может, рано ещё? Потом получится? И кому молиться? Тем богам? Этому? Или ещё у кого душеспасения просить?
— Он в бояре метит, — на колдуна от долгой возни с сотником напала словоохотливость. — Высоко прыгнуть не мечтает, разумеет, что не по чину. Далёким именьицем обойдётся. В том ему слово дадено королевское, тайно. Вишь ли, разбойные людишки — они ведь не навсегда. Только власть железная появится, хоть чья — царская аль Сигизмундова — поганой метлой выметут их вольницу, на дыбах заломают. К московским Заруде ходу нет, остаются поляки... Слыхивал, он уже и присмотрел кой-чего, и добро туда понемногу переправляет.
— Какова плата? — страдающему было тяжко следить за мучителем. Тот, устав сидеть рядом, прохаживался туда-сюда вдоль палаческого щита.
ebooksa