– Нет, это договор с моим поклонником и мной, – отрезала Мальвина Игнатьевна. – Не беспокойтесь, это договор только на один компакт-диск. Ярмо не пожизненное на все ваши сочиненны произведения…
– Еще чего не хватало, – буркнул он, «подписывая не глядя» по странному предварительному договору. – Ярмо так ярмо…
– Не замачивайтесь, вот вам аванс от поклонника. – Она положила перед ним стопку новеньких купюр. – Гонорар вас удивит. Продаж нет, только радость поклонника, улучшившего свою потенцию во время моего вокала. Представляете, он включает диск перед сном и во время наших занятий с ним любовью. Музыкальный секс он будет пропагандировать среди своих высокопоставленных коллег его избранного узкого круга… Представляете, а вы как-то косо посмотрели на меня при дефиниции «ярмо авторское». Ваше ярмо пахнет большими деньгами…
– Запомните, Мальвина Игнатьевна, – с иронической улыбкой на устах сказал Николай Николаевич, – музыкальное или сексуальное ярмо – это странно пахнущий человечиной хомут – своего рода символ контроля над той же природной магией цветов. Откуда мне знать, приняв ваш гонорар и условия контракта, который я подписал, не глядя, могут сказаться на моем спонтанном творчестве, зиждущемся на природной магии цветов… Вдруг это всё оборвётся?..
– Не оборвётся, мы с Игнатом Демьяновичем подкинем вам еще пару участков на шесть или двенадцать соток, засадим их цветами из коллекции отца – лишь бы вы творили ваши мелодии и стихи…
– Но ведь этот прогресс расширения площади высаживаемых цыетов опасен… Ладно, надо ухаживать за цветами, но и…
– Наймете садовников-цветоводов, – обрезала она резко начавшуюся тираду соавтора, – не стройте из себя кисейную барышню, нюхающую цветочки и ежесекундно падающую в истерические обмороки…
«Да, действительно я упал в обморок на клумбу, от сильнейшей цветочной магии, подействовавшей на его мозг в саду соседа, как наркотик» – подумал он и решил мягко и тактично осадить раз ерепенившуюся вокалистку.
– Идеальный бард-менестрель, подверженный цветочной магии, вряд ли будет верить в количественный прогресс цветочных клумб, особенно если этот прогресс будет связан с наймом садовников-цветоводов. Всё это не способствует уединению, он перестает быть «гением места клумб», если надо самому тратить кучу времени на расчистку и клумб, уход за ними использование наёмного труда несимпатичных автору лиц. Лишнее… Всё лишнее порочно и бездарно…. Каждая клумба это чудо, неблагоразумно позволять лишним людям, да и своему собственному раздражению вторгаться на территорию будущей музыки и поэзии барда-менестреля. Нельзя на клумбах цветочной магии воздвигать алтарь Мамоны…
– Вот как вы обернули мои хлопоты о вашем финансовом благополучии. – Она замерла, обдумывая странную тираду барда-менестреля, помешанного на цветочной магии. Сжалась, обдувая что-то ещё в своем мозгу. – Вы беспокоитесь о своих новых мелодиях и песнях?
– Пожалуй, да, беспокоюсь… Всё хрупко и непонятно для стремительного развития… Как пришло, так может и уйти, и все обречено, при всем желании творить и развиваться… Ничто не гарантировано…
– Есть такое дело… – согласилась она. – Пока вы и я приобрели только одного поклонника мужского пола с улучшенной потенцией и ещё одну поклонницу женского пола, мою старшую сестру, которая без ума от вашей музыки… – Она дерзко улыбнулась и выпалила. – Она, возможно кончает, когда слушает вашу гитару с нашего балкончика. Она не признается в этом ни мужу, ни мне, но я-то вижу, как на нее действует ваша музыка, ваши стихи и даже ваш заурядный по всем меркам вокал. Поверьте мне, как эксперту по вокальным данным, шансам пробиться вашим хитам с вашим вокалом – никаких, шансы нулевые… Так что, я в этом не ошибаюсь, исполнителей-вокалистов я знала порядочно. Но на Ирину вы действует, как волшебник, колдун…
Она чуть наклонилась вперёд, изучая его лицо, выражение глаз, следя за их реакцией, собираясь задать важный вопрос. Николай Николаевич спокойно ответил на её прямой любопытный взгляд и вздохнул.
– Вы что-то хотите меня спросить?
– Вы пели моей сестре в нашем доме? Конечно, пели, я знаю, хотя Ирина скрывает от мужа и меня этот факт ее жизни… – Сказала она с явной подначкой. – Я хотела спросить вас о другом, она записала ваши песни?
– Нет, она не записывала ничего…
– Вы ей посылали аудио-файлы со своими песнями?
– Нет. Но если вы хотите, я мог ей выслать их…
– Не надо… – сказала она тихо. – Мне важно было то, что вы не отказались от факта исполнения своих песен… – она усмехнулась и добавила с тонкой иронией. – …перед полуобнаженной женщиной…
«Значит, она поставила микрокамеру, – подумал Николай Николаевич, – по своему своеволию или по согласованию с Игнатом Демьянович. – Зачем ей это надо? Может, соседу надо? Но у меня нет и не было никогда желания сделать из него рогоносца. Вот он парадокс верного мужа, остающегося верным своей жене, не принимающей на дух его творчества барда-менестреля. А соседка – его поклонница, обожающая его музыку, стихи, даже заурядный голос. А ему не интересна ее пышная плоть Ренуаровской Женщины. Важно только не потерять контакт с цветами, ещё раз ощутить атаку цветочной магии на его мозг, душу… И в пошлую банальную жизнь он уже не может вернуться или переключить тумблер назад… Там позади лишь непонимание его хитов женой и дочкой, банальное прозябание… По крайней мере, от предельной концентрации воли, мозга и души он не страдает во время своего сочинительства…»