— Не успел.
— Напрасно. Надо быть в курсе происходящего в стране и мире. Сегодня, из Дома призрения Николая Чудотворца сбежала группа существ, которые перестали быть людьми.
— А, вот оно что, — протянул я.
Законы в Союзе считались «гуманными», и для Императора и Синода была важна жизнь каждого подданного. Приговаривать людей к смертной казни, и отправлять их в дома призрения было запрещено. Поэтому приговор суда в таких случаях гласил: «Избавить общество от существа, которое перестало быть человеком». А существ уже можно было отправлять на виселицу или колесо. Ну и в дома призрения, само собой.
— Какое крыло? — осторожно уточнил я.
— Северное, — хмуро ответил Калинин и я присвистнул. Неудивительно, что вся жандармерия и ищейки подняты по тревоге.
В северном крыле дома призрения содержались особо опасные преступники, признанные душевнобольными. И все они были обладателями Силы. Аристократы или бастарды.
— И много народа сбежало?
— Да кто их там считал? — удивленно поднял брови Беломорцев. — Северный блок был переполнен. Ситуация сейчас такая. Упадок нравов, безбожие и расшатывание устоев. Вот люди и перекидываются в бесноватых. А если бы казначейство выделило финансирование на постройку новых храмов…
— И все об этом знают? — осторожно уточнил я, не желая слушать рассуждения о значимости религиозных построек.
Калинин кивнул:
— Да. Но людей ничем не удержать от празднований. Ни сбежавшими преступниками, ни землетрясениями, ни наводнениями, ни пожарами. Даже чума не остановит! А если бы мы начнем ограничивать свободных людей под защитой закона и Императора…
— Вспыхнет бунт, — закончил я.
Калинин победно посмотрел на Беломорцева и довольно заключил:
— Ну вот. А ты говорил, что у него совсем котелок не варит.
— Не перехвали, — буркнул жрец. — Ладно, Карамазов. Иди. У нас еще много дел.
Я склонился и вышел за дверь.
Секретарша в холле проводила меня равнодушным взглядом. И мне почему-то стало не по себе. Словно в душу закралась странная, необъяснимая тревога. Ее причину я понял, когда вышел на крыльцо.
В кармане завибрировал телефон. Я вынул аппарат, на дисплее высвечивался номер Виктора.
— Да.