— Цела, что со мной сделается?
— Это моя вина, что так получилось.
— Нет, вовсе не твоя, — Эмер смотрела на Даремскую равнину, с жадностью вдыхая свежий горный ветер. Как же хорошо здесь, в этом краю. Она чувствовала, что за столь короткое время прикипела к здешним местам всем сердцем. Даже Вудшир, по которому она скучала в Тансталле, помнился уже не таким манящим.
— Тилвин, — сказала она, — я буду вспоминать о тебе. Хочу, чтобы ты знал об этом. Вряд ли я еще приеду сюда, а ты едва ли завернешь в Вудшир.
— Уезжаешь? — насторожился он.
— Годрик настаивает на этом. И королева с ним согласна.
— Значит, развод?
— Не вижу смысла противиться дальше, — призналась Эмер. — Не могу понять этого человека. Сначала он такой, потом резко меняется, как ветер с гор, — она замолчала, вспомнив вчерашний разговор, и невольно коснулась броши, которая сегодня скрепляла ворот ее платья. — Но одно ясно — он не желает, чтобы я оставалась женой.
Собственно, вчера Годрик сказал нечто совсем иное, но суть от этого не изменилась, и Эмер переживала досаду вдвойне, про себя называя мужа и трусом, и снобом, и бесчувственным болваном.
«Годрик, ты мог хотя бы спросить, чего хочу я, — обратилась она к нему мысленно. — Хочу ли оставлять тебя. Так нет, мои желания тебя не волнуют. Ты уверен, что поступаешь правильно. Но уверенность и истинная правильность — не одно и то же».
— Страдаешь из-за этого? — спросил Тилвин.
— Неприятно, признаю, — ответила она с деланным смешком. — Но не смертельно. Не хуже ядовитой жабы. Ничего, я молода, почти богата, еще и королевскими милостями обласкана — мне недолго ходить разведенной женой.
Тилвин скрипнул зубами:
— Ненавижу Годрика, — сказал он. — Он не имел права так поступать с тобой.
— Да, не имел, — кивнула Эмер. — Надеюсь, я никогда больше не встречу такого мужчину.
«Который во имя своих рыцарских убеждений не услышит моего голоса. Или ему безразлично, чего я хочу?».
Она благодарно пожала Тилвину руку:
— Спасибо, что ты был рядом, — почти прошептала она, потому что боялась расплакаться. — Ты мой единственный…
Горло перехватило, и слово «друг» не было произнесено.
— Если ты уедешь, у меня не останется радости в жизни, — сказал Тилвин, в ответ стискивая ее пальцы до боли. — У меня ничего не останется в память о тебе. Только моя постель, на которой ты уснула.