– Ничего. – Я поднимаюсь и чувствую, как дрожат ноги. – Если это все, я пойду заниматься.
Мисс Танненхауф кивает и ничего не говорит до тех пор, пока я не подхожу к двери.
– Кстати, Сэнди Бэкон из приюта говорит, что, если ты захочешь вернуться, двери всегда открыты.
– Спасибо, – с трудом отвечаю я. Еще одно слово – и хлынут слезы, которые я сдерживаю. Я быстро иду в угол библиотеки, беру с полки случайную книгу и опускаюсь на пол.
Мне снова кажется, что жизнь моя кончилась, не успев начаться. А мне только семнадцать. Окончание школы кажется бесконечно далеким. А что я буду делать после? Родители выбросили в урну мои заявки в колледж. Если их план сработает, я буду учиться в колледже Дарлинга.
Свобода кажется такой же далекой, как Париж, и такой же недосягаемой. От всех этих ограничений мне хочется бунтовать: бить окна, напиваться и заниматься сексом со всеми подряд. Не знаю, способ ли это что-то доказать родителям или желание ощутить независимость. Просто понимаю, что мне хочется орать. Куда ни гляну, везде вижу запертые двери, темные проходы, закрытые окна. Если и есть выход, то я не знаю, где он.
Обхватываю руками колени и пытаюсь сдержать слезы. Потом перестаю бороться с ними. Кому какое дело, что я плачу в школе? Вряд ли моя жизнь может стать еще более жалкой.
При звуке шагов я поднимаю голову. Не успеваю стереть слезы до того, как Чейз повернул за угол и появился в проходе.
Он резко останавливается, заметив меня, и тяжело вздыхает.
– Твою мать, – говорит он. – Ты не шутила насчет того, что постоянно плачешь.
15
Конечно. Кто еще может застукать меня рыдающей в школьной библиотеке? Я так же смущена, как и устала. Устала чувствовать стыд всякий раз, когда сталкиваюсь с Чейзом Доннели. Я не тружусь утирать слезы. Просто смотрю на него прямо и отвечаю:
– Я говорила тебе, что не могу контролировать это.
– На кого или на что ты злишься?
Я морщу лоб.
– Что?
– Ты сказала, что плачешь, когда злишься, а все думают, что тебе грустно. Что тебя разозлило?
– Я не злюсь. Мне грустно, – признаюсь я. – Я плачу, когда злюсь, плачу, когда грущу, и смеюсь, когда надо бы плакать. Это отстой.
Он снова вздыхает.
– Почему ты не на обеде?