— Послушай, любимая, так не пойдет. Если мы с тобой начнем выяснять, кто больше виноват, то рискуем провести за спорами полжизни, а у меня на это время немного другие планы, — он улыбнулся и посмотрел на картину, Саломия проследила за его взглядом, ее зрачки расширились, но она постаралась скрыть улыбку.
— Елагин, ты…
— Извращенец и маньяк, — закончил он, не удержался и поцеловал ее в шею. С видимым сожалением удержался, чтобы не продолжить, но Саломия схватила его за руки.
— Ты куда сейчас? Не уходи! Останься с нами.
— Я скоро, милая, — он отвел с ее лица свесившуюся прядь, — мне нужно поговорить с родителями.
— Нет, не нужно, не нужно ничего выяснять, — она вдруг разволновалась, — все давно прошло. Это твои родители, Никита, даже если они знали…
— Вот и я хочу знать, Мия, — он поцеловал ей ладони и поднялся, — именно потому, что это мои родители. Жди меня здесь и ничего не бойся.
Никита впустил двух парней, которые прошли в гостиную, еще двое остались внизу. Димыч ждал у машины.
— Может, мне с тобой? — спросил он, с сомнением глядя на Никиту, но тот лишь покачал головой.
— Нет, это семейное дело, Димыч, я сам разберусь. Лучше охраняй мою жену и детей.
Семаргин открыл было рот, потом захлопнул, потом снова открыл, а затем выдал короткой очередью на выдохе:
— Что, правда? Вы когда вообще успели? Ну вы даете, ребята! По воздуху, что ли?
— Очнись, Димыч, по какому воздуху, я тебе что, пчелка? — недовольно поморщился Елагин, усаживаясь за руль.
— Да у тебя все не как у людей, лети уже, — махнул рукой Семаргин и захлопнул дверцу, проворчав напоследок: — Шмель, ...!
Никита вырулил со двора и набрал Елагина-старшего.
— Отец, вы дома? Я сейчас приеду, есть разговор. Да, серьезно. Ждите, пап.
А потом вдруг подумал, что за какие-то несколько часов он сменил статус с младшего Елагина на Елагина-среднего.
— Что-то случилось, сынок? — мать встретила на пороге, и Никита, глядя на ее встревоженное лицо, мысленно взмолился: «Пусть она будет ни при чем, пожалуйста, кто угодно, только не она!»
В гостиной уже ждали отец с бабкой, сидящей в инвалидном кресле, и Никита, стараясь не смотреть на бабушку, впился глазами в отца.
«Знал или нет? Виновен — не виновен? Если бы нет, если бы можно было, чтобы тоже… нет».