— Как ты помогла, когда мне пришлось улететь, — взгляд Арсанова обжигает. — Она тянется к тебе и к Бодьке. Переезжайте к нам, Полина, у меня большой дом. Я выделю вам целый этаж.
— Нет, Тимур, я не смогу жить… у тебя, — я чуть не говорю «с тобой», вовремя прикусываю язык. Жить с ним меня никто не приглашает. — Это неправильно. Я буду забирать Соню к нам, буду привозить Богдана к вам, но переехать я не могу. Прости.
— Как скажешь, — Арсанов выглядит разочарованным, — в любом случае это не отменяет моего участия в Бодьке. Но мне жаль, не буду лгать.
— Нам пора, завтра рано вставать, — избегаю смотреть ему в глаза, слишком противоречивые чувства меня сейчас раздирают.
— Пойдем, позовем детей, — предлагает Тимур, я поспешно киваю.
Мы идем к ним, но Соня с Богданом слишком увлечены, поэтому нас не замечают. И мы невольно слышим их разговор.
— Мне нравится твой папа, Соня, — говорит мой сын, — я тоже хотел бы себе такого.
— А мне твоя мама, — отвечает девочка, сидя на тахте и болтая ногами. — Хочешь, я поделюсь с тобой папой?
— Хочу, — говорит сын.
— А ты поделишься со мной мамой?
Богдан думает дольше, но его ответ я уже не слышу, меня берут за талию и оттаскивают в сторону.
— Слышала? — раздается над ухом прерывистое дыхание. — За нас уже все решили.
— Они дети, Тимур, для них это игра… — блею я несвязно, но он разворачивает меня лицом, и мы встречаемся взглядами.
— Нами поменялись, Полина, — в глазах Арсанова пляшут смеющиеся черти, — так что хочешь, не хочешь, придется подчиниться.
И пусть на меня упадет весь этот ресторан, если я не хочу подчиниться. Ему. Прямо сейчас. Но я лишь растерянно моргаю, не имея никаких сил, чтобы возражать.
После ресторана Тимур предлагает прогуляться по набережной.
— Соня, становись, я тебя покатаю! — зовет сын девочку, и она взбирается на подножку за коляской.
— Пап, смотри! — оборачивается Соня к Арсанову. Тот улыбается дочери, но когда дети отъезжают, улыбка мгновенно сходит с его лица.
— Никогда не прощу себе, что не остановил тебя тогда, — говорит он с незнакомым металлом в голосе. Я даже вздрагиваю от неожиданности.
— Когда?