Это перемещение хорошо описал Ричард Ратклифф, профессор экономики землепользования в университете штата Висконсин. «Децентрализация, — пишет Ратклифф, — только тогда является симптомом вырождения и упадка, когда она оставляет позади себя вакуум. Там, где децентрализация — результат действия центростремительных сил, она — здоровое явление. Перемещение определённых городских функций в направлении окраин часто происходит вследствие вытеснения их из центра, а не из-за притяжения со стороны периферии».
В здоровом крупном городе, отмечает профессор Ратклифф, идёт постоянная замена менее интенсивных способов использования более интенсивными[27]. «Искусственно привнесённое рассредоточение — дело другое. Оно чревато потерей общей эффективности и производительности».
В Нью-Йорке, как пишет Раймонд Вернон в «Анатомии огромного города», из-за интенсивного преобразования многих частей Манхэттена в зоны «белых воротничков» производства вытеснялись в другие городские районы. (Когда городские производства становятся крупными и самодостаточными, они могут перемещаться в пригороды или малые города, которые, таким образом, тоже зависят экономически от мощных инкубационных эффектов со стороны больших городов с их чудесными, интенсивными творческими возможностями.)
Способы использования среды, вытесняемые из инкубаторов разнообразия и предприимчивости, бывают двух типов, как всякое городское разнообразие. Если это элементы вторичного разнообразия обслуживающие людей, привлекаемых смесями первичных способов использования, то они либо должны найти себе другие места, где может цвести вторичное разнообразие (где, помимо других факторов, налицо смешение разных первичных способов использования), либо будут хиреть и, возможно, умрут. Их передвижение, если они сумеют отыскать для себя подходящие места, способно стать для города источником новых возможностей. Оно помогает формированию более сложного города. Это одно из положительных воздействий извне, которые ощущаем на себе, например, мы, жители Гудзон-стрит. Вот откуда приходят к нам люди, дающие напрокат снаряжение для ныряльщиков, вот откуда явились торговцы эстампами и скульптор, занявший пустой магазин. Все это — излишки, перетёкшие из более интенсивных генераторов разнообразия.
Хотя это движение ценно (если оно не пропадает зря из-за нехватки плодородной в экономическом смысле почвы), оно является менее значительным и базовым, чем перемещение первичных форм разнообразия, вытесняемых из интенсивных центров. Ибо когда первичные способы использования (например, промышленное производство) движутся наружу из резервуаров использования, не способных удерживать в себе все, что они генерируют, они, эти способы, могут становиться ингредиентами первичной смеси там, где первичное использование людского труда крайне необходимо. Их присутствие может содействовать формированию новых резервуаров первичного смешанного использования.
Ларри Смит, специалист по экономике землепользования, метко сравнил офисные здания с шахматными фигурами. «Этих фигур на доске уже достаточно, больше их не поставишь», — сказал он якобы одному градостроителю, который нереалистично стремился вдохнуть жизнь в слишком большое количество точек фантастическими проектами новых офисных зданий. Все первичные способы использования, будь то офисы, жилые дома или концертные залы, суть шахматные фигуры большого города. Чтобы чего-то достичь, фигуры, движущиеся по-разному, необходимо использовать согласованно. И, как в шахматах, пешка может превратиться в ферзя. Но есть и отличие: в городе число «фигур» не ограничено правилами. При хорошей игре фигуры множатся.
Органы власти не могут напрямую внедрять в городские даунтауны чисто частные заведения, которые должны обслуживать людей после работы, тем самым оживляя и усиливая район. Точно так же органы власти никакими указами не могут удерживать эти способы использования в даунтауне. Однако непрямым образом они могут поощрять развитие этих способов использования, располагая в правильных местах в качестве затравки свои собственные «шахматные фигуры», восприимчивые к давлению со стороны общества.
Яркий пример такой затравки — Карнеги-холл на Западной пятьдесят седьмой улице в Нью-Йорке. Несмотря на такой серьёзный минус, как слишком большая длина кварталов, этот концертный зал служил и служит своей улице великолепно. Присутствие Карнеги-холла, обеспечивающее интенсивное использование улицы вечером, со временем привело к появлению другого вида вечернего бизнеса — двух кинотеатров. И, поскольку Карнеги-холл — музыкальный центр, он породил поблизости много музыкальных, танцевальных и драматических студий и концертных комнат. Все это перемежается с жилыми помещениями: здесь имеются два отеля и немало квартир, сдающихся внаймы, где проживают люди всех сортов, однако весьма высок процент музыкантов и преподавателей музыки. Улица интенсивно работает днём благодаря маленьким офисным зданиям на ней и большим офисным зданиям к западу и востоку, а также благодаря тому, что двусменное использование оказалось питательной средой для вторичного разнообразия, со временем тоже ставшего привлекательным фактором. Хороший разброс пользователей по времени дня сыграл, разумеется, стимулирующую роль для ресторанов и кафе, и тут представлен весь их букет: отличный итальянский ресторан, великолепный русский ресторан, ресторан с морской пищей, эспрессо-хаус, несколько баров, кафе-автомат, пара киосков с газированной водой, гамбургер-хаус. Помимо ресторанов, тут масса магазинов, где продают редкие монеты, старые ювелирные изделия, старые и новые книги, очень приличную обувь, материалы для художественного творчества, весьма изысканные шляпы и шляпки, цветы, деликатесы, диетические продукты, импортный шоколад. Здесь можно купить или продать платье от Диора из третьих рук или норку из прошлогодней коллекции, взять напрокат английскую спортивную машину.
В данном случае Карнеги-холл — сильная шахматная фигура, действующая в согласии с другими фигурами. Самым разрушительным из мыслимых проектов для всей этой округи было бы снести Карнеги-холл и заменить его ещё одним офисным зданием. Именно это чуть было не случилось, когда власти Нью-Йорка решили вывести из игры все свои самые впечатляющие, реально или потенциально, шахматные фигуры и собрать их воедино на градостроительном острове под названием «Линкольновский центр исполнительского искусства». Карнеги-холл спасся чудом благодаря упрямому давлению со стороны граждан; правда, он больше не будет базой Нью-йоркского филармонического оркестра, который намерен очистить себя от городской обыденности.
Поистине жалким можно назвать градостроительство, которое слепо уничтожает имеющиеся резервуары использования и автоматически плодит новые участки стагнации, бездумно воплощая все новые оторванные от жизни мечтания! Шахматные фигуры (в даунтаунах — шахматные фигуры вечернего использования, размещаемые благодаря политике городских властей или общественному давлению) должны расставляться с тем расчётом, чтобы укреплять и расширять существующие живые, полнокровные участки и чтобы исправлять в стратегических местах временные дисбалансы. В средней части нью-йоркского Манхэттена есть много мест, которые интенсивно используются в дневное время, но вечером становятся зловеще мертвы. Они нуждаются именно в тех шахматных фигурах, что, группируясь в Линкольновском центре, выводятся из игры. Одно такое место — скопление новых офисных зданий вокруг Парк-авеню между вокзалом Гранд Сентрал и Пятьдесят девятой улицей. Другой участок расположен чуть южнее Гранд Сентрал. Третий — район магазинов с центром на Тридцать четвёртой улице. Многие живые некогда районы, лишившись той смеси первичных способов использования, что приносила им экономическую значимость, популярность и привлекательность, пришли в печальный упадок.
Вот почему построенные по единым проектам культурные и общественные центры помимо того, что сами, как правило, удручающе разбалансированны, разрушительно действуют на город. Они отъединяют способы использования — в том числе, и очень часто, интенсивные вечерние способы использования — от тех частей города, которые без них захиреют.
Первым американским городом, спроектировавшим для себя очищенный от примесей район культурных учреждений, был Бостон. В 1859 году «комитет общественных организаций» призвал принять меры по «охране культуры» и выделить участок, где будут располагаться учреждения, посвящённые «исключительно образованию, науке и искусству». По времени этот шаг совпал с началом долгого, медленного культурного упадка Бостона, утраты им живого культурного лидерства среди американских городов. Было ли сознательное отграничение многочисленных культурных институтов от остального города и его повседневной жизни одной из причин культурного заката Бостона или же это был всего лишь симптом и знак упадка, неизбежного вследствие других причин, — я не знаю. Одно несомненно: деловой центр Бостона очень сильно пострадал от нехватки хороших смесей первичных способов использования, в особенности от нехватки вечерних и живых (не музейных и не от случая к случаю) культурных способов использования.
Те, кто занимается сбором средств на крупные начинания в сфере культуры, утверждают, что богатые люди гораздо чаще и щедрее жертвуют на большие, очищенные культурные «острова», чем на отдельные здания внутри городской «матрицы». Это было одним из обоснований проекта Линкольновского центра исполнительского искусства в Нью-Йорке. Верно ли это в отношении сбора средств, я не знаю; не удивлюсь, если это так, ведь состоятельным людям, которые вдобавок просвещены, эксперты годами втолковывали, что из всего городского строительства заслуживает внимания только строительство в рамках крупных проектов.
Среди проектировщиков даунтаунов и работающих с ними бизнес-групп распространён миф (или отговорка), будто все американцы вечерами либо сидят дома и смотрят телевизор, либо присутствуют на собраниях родительско-педагогических ассоциаций. Вот что вам скажут в Цинциннати, если вы спросите про городской даунтаун, мёртвый вечерами и, следовательно, полумёртвый днём. Однако жители города в сумме примерно полмиллиона раз в год посещают по-своему сильно разбалансированный Ковингтон на той стороне реки, чтобы поучаствовать в его недешёвой в целом вечерней и ночной жизни. «Люди не выходят из дому», — эту отговорку можно услышать и в Питтсбурге в объяснение мёртвой тишине, которая царит в его даунтауне[28].
Муниципальные гаражи в деловом центре Питтсбурга в восемь вечера загружены только на 10–20 %, за исключением центрального гаража на Меллон-сквер, чья загрузка может составлять 50 %, если в отелях происходит что-нибудь важное. (Подобно паркам и магазинам, средства парковки и обслуживания транспорта неэффективны и расточительны без хорошего временного распределения пользователей.) Вместе с тем проблема парковки в Окленде (это район Питтсбурга, расположенный в трёх милях от даунтауна) чрезвычайно остра. «Не успела разъехаться одна толпа, как съезжается другая, — говорит сотрудник городского управления по парковке. — Настоящая головная боль для нас» Причину понять легко. В Окленде размещены Питтсбургский симфонический оркестр, городской театр оперетты, несколько театров-студий самый фешенебельный ресторан, Питтсбургская спортивная ассоциация, два крупных клуба, главное здание библиотеки Карнеги, музей с картинными галереями, Историческое общество, масонский храм Меллоновский институт, популярный отель для вечеринок, Христианская молодёжная ассоциация, главное здание совета по образованию и все крупнейшие больницы города.
Поскольку в Окленде наблюдается резкий крен в сторону использования в нерабочее время, этот район также несбалансирован и в Питтсбурге нигде — ни в Окленде, ни в деловом даунтауне — нет хорошего места для интенсивной генерации вторичного разнообразия в котором нуждается крупный город. Стандартные магазины и то разнообразие невысокого пошиба, какое есть, находятся в деловом центре. Имеющееся разнообразие более высокого уровня большей частью выбрало Окленд как лучший вариант из двух; но оно бескровно и маргинально, потому что Окленд не тянет на такой эффективный резервуар использования, каким должно быть сердце большого города.
Человеком, сотворившим в Питтсбурге этот двойной дисбаланс, был покойный Фрэнк Никола, бизнесмен в сфере недвижимости, который пятьдесят лет назад, в эпоху Города красоты, начал пропагандировать идею создания культурного центра на нетронутых лугах, принадлежавших молочной ферме. Проект получил хороший начальный импульс благодаря тому, что библиотека Карнеги и художественный центр уже получили в дар земельные участки от землевладений Шенли. Деловой центр Питтсбурга, так или иначе, не был в те дни подходящим местом для таких учреждений, потому что он был чрезвычайно мрачен, дымен и закопчён.
Сейчас, однако, питтсбургский даунтаун потенциально привлекателен для использования после рабочего дня благодаря широкомасштабным очистным работам, проведённым под эгидой организации бизнесменов Allegheny Conference. И, теоретически говоря, временной дисбаланс даунтауна должен вскоре быть отчасти исправлен благодаря возведению по соседству с ним спортивно-концертного зала, а позднее — жилых домов и зала для симфонических концертов. Но дух молочной фермы и очищенной от загрязняющих городских влияний культуры по-прежнему властвует над Питтсбургом. Всеми средствами — автомагистралями, парковыми полосами, парковочными площадками — проектировщики стремятся отделить новые постройки от делового, работающего даунтауна, гарантируя тем самым, что соседство это будет абстракцией, существующей только на картах, а не живой экономической реальностью, когда люди появляются на одних и тех же улицах в разное время. В упадке американских даунтаунов нет ничего таинственного, и объясняется он не тем, что они якобы становятся анахронизмами, и не тем, что их якобы лишили пользователей автомобили. Они становятся жертвами бессмысленного убийства, за которое во многом ответственна сознательная политика разграничения трудовых и развлекательных способов использования, порождаемая ложными идеями о «правильном» градостроительстве.
«Шахматные фигуры» первичного использования, разумеется, нельзя расставлять по городу произвольно, сообразуясь только с необходимостью распределять людей по времени дня и игнорируя специфические нужды самих этих способов использования: какое место будет подходящим для них.
Впрочем, нужды в такой произвольности в любом случае нет. Я уже давала время от времени волю своему восхищению сложным, подспудным порядком, присущим большим городам. Красота этого порядка отчасти связана с тем, что успех или неуспех смеси в целом и успех или неуспех её отдельных, специфических элементов, как правило, не противоречат друг другу, а пребывают в согласии. Я уже привела в этой главе некоторые примеры такого совпадения (или согласованности) интересов, а кое о чем упомянула косвенно; в частности, новые рабочие места, запланированные для Нижнего Манхэттена, не только усугубят фундаментальную проблему района как такового, но ещё и обременят новых служащих экономически неинтересным и неудобным городским окружением. Сейчас я дам очередной пример весьма сложной совокупности отрицательных явлений, возникающей, когда пренебрегают живительным внутренним городским порядком.
ebooksa