— А что со мной? — Он удивленно вскинул брови.
— Ты… Глеб, что происходит? — напряженно спросила я, поскольку наконец сообразила, что не так с его лицом: дело не в наркотиках, просто гримаса была неумело-фальшивой. Глаза оставались холодными и… больными, что ли? — Меня отвез. А ты… не останешься? — похолодела я от догадки.
— Ну нет, отчего же? Останусь, конечно, — отмахнулся он. — Готова? Хорошо, что ты одета, а то я подзадержался с побудкой, надо было все проконтролировать.
— Проконтролировать что?! — буквально взвыла я, всплеснув руками, и подошла вплотную к нему. — Клякса, что за дерьмо происходит? Ты можешь мне нормально ответить?!
— Я все же дурно на тебя повлиял, — пробормотал он. Улыбка поблекла, но я испытала облегчение — эта перекошенная гримаса была более естественной. — Прости. Я хотел как лучше.
Повторить свой вопрос в очередной раз я не смогла: возникшая вдруг дверь проломилась внутрь, словно была сделана из самого простого и дешевого пластика, а следом вбежали трое в броне с оружием на изготовку.
— Не двигаться! Руки держать на виду! — рявкнул один.
— Легче, легче! — проговорил Глеб, поднимая ладони над головой. — Я безоружен, не сопротивляюсь. Девчонку не трогайте, она заложница. Летела на транспортнике с Роолито, совсем недавно.
— Да что происходит, Тьма побери?! — жалобно пробормотала я.
Мужчина, кто скомандовал Кляксе «не двигаться», кивнул своим спутникам. Не выпуская оружия, они заломили пирату руки за спину, надели силовые наручники, и — тот не сопротивлялся! Он безо всякого оружия мог легко раскидать их, но не попытался спорить. Даже когда один из этих двоих, рявкнув: «Не дергайся!» — приложил измененного коленом в живот.
— Прекратите немедленно, что вы делаете?! — Я кинулась вперед, но тот, который командовал, легко, мягко перехватил меня одной рукой поперек туловища.
— Спокойно, сударыня, все в порядке, имперская полиция.
— Глеб! — Не слушая его, я опять дернулась, вцепилась в руку, пытаясь оттолкнуть.
Клякса, обернувшись через плечо, подмигнул и что-то шепнул одними губами — кажется: «Прощай!» Но в этот момент один из конвоиров рявкнул свое: «Пош-шел, тварь!» — сопроводив это тычком под ребра, и мужчину выволокли из комнаты.
— Сволочь, — прошептала я, обмякнув в руках полицейского. — Ты же знал, ты же с самого начала знал, ты…
— Пойдем, пойдем, девочка, все будет хорошо. Сейчас доктор тебя осмотрит, поможет, — обнимая меня за плечи, заговорил командир и повел к выходу. Он снял шлем. Оказалось, что мужчина уже не молод, наверное, ровесник отца. — Не плачь, все закончилось. Скоро будешь дома, с родными, и забудешь все как страшный сон. Пойдем, пойдем.
Я шла молча, словно сомнамбула, и не спорила. Хотя точно знала, что ничего не забуду. Ни первый страх и отчаянное желание жить, ни «Зею-17» и обаятельного крыса Морецкого, ни перелет, ни совместные танцы и сон в крепких объятиях Кляксы, ни недавние безумные испытания.
И уж тем более не смогу забыть синюю бездну «Тортуги», взглянувшую на меня из глаз измененного. Сейчас — и до этого. Когда он висел за стеклом, распятый, выгибался и кричал от боли и я до хрипа звала его и сбивала ладони о стекло, не в силах приблизиться и хоть как-то помочь. И как у меня почти остановилось сердце от страха, что Глеб умер, когда он вдруг затих, а он поднял голову и посмотрел точно так же. Словно уже тогда прощался.
Впрочем, почему словно? Псих, трус несчастный! Не свел счеты с жизнью по-простому — решил вот так, да? С пользой?!
Реальность была скрыта пеленой тумана и слез. Меня куда-то вели, потом что-то спрашивали, уговаривали, успокаивали, давали лекарства. Только легче и веселее от них не сделалось, навалилась апатия, и стало совсем уж плевать, что происходит вокруг. Наверное, мне бы дали снотворное и увезли в больницу — это был самый разумный выход, но тут поглотившее меня болото тоскливого равнодушия всколыхнул знакомый голос.