Кроатоан

22
18
20
22
24
26
28
30

— О психиатрической лечебнице, где лежал Карлос Мандель. — Ларедо не унимается. — Данные о ней зашифрованы, господин министр. С таким я никогда не сталкивался. Даже схемы ядерных шахт и лабораторий биологического оружия для меня не закрыты: у меня широкий clearance[8]. Но сейчас речь идет всего-навсего о частной психиатрической лечебнице.

— И что? К чему вы клоните?

Министр подносит руку к уху. За его креслом, перекрывая ребенка, который прыгает и пялится в камеру, возникает секретарша Агирре, она наклоняется к министру, чтобы получить какие-то указания. Возможно, такие: «Фернанда, прервите связь с этим долбаным Ларедо и выкиньте ноутбук в иллюминатор». Ларедо вцепляется в свой компьютер, как будто это шея министра.

— Господин министр, клиника, где лежал Мандель — тот профессор, который предупредил о сегодняшних делах всех… своих друзей, — она засекречена! Даже у меня нет доступа! Вы что, не понимаете? Проверьте сами! Кто-то нас обманывает! Может быть, налгали даже господину президенту!

— Не кричите, — осаживает его министр. Секретарша Агирре исчезает из кадра, оставляя мужчин разбираться в ковбойском поединке.

— Ларедо, разговор окончен. — На экране возникает половина лица Агирре.

— Пожалуйста, подождите! — Ларедо решает прибегнуть к мольбам. — Сеньор Агирре, еще секундочку! Пожалуйста, я должен сказать господину министру что-то еще!

— Оставьте, — командует министр. — Говорите, Ларедо. Коротко и только об одном.

У Ларедо возникает желание обернуться. Де Сото и Мавр как будто поглощены слежением за объектом, Оливер смотрит на пол между раздвинутых ног, Лопе дремлет, но Бюст, не скрываясь, наблюдает за ним. Нахмурившись, склонившись вперед, переплетя пальцы рук, наемница давит на Ларедо неподвижным взглядом.

— Говорите, Ларедо, — торопит министр.

— Сейчас-сейчас, господин министр.

Ларедо отстегивает ремень безопасности и отходит в хвост вертолета с телефоном и компьютером, пошатываясь в темноте. Идти здесь, в общем-то, некуда, но он устраивается на дополнительном сиденье, лицом к Бюст, на достаточном расстоянии, чтобы знать, что она его не услышит, если говорить полушепотом.

Несмотря на все это, он чувствует себя жалким и смешным.

— Господин министр… Только одно: вам хорошо известно, что я остаюсь здесь, во имя всех испанцев, вместе с моими… товарищами…

— Я знаю, Ларедо, и поверьте…

— Но моя семья, — перебивает Ларедо, — моя жена и мои дети, господин министр… Они остаются в Брюсселе. — Он видит, как напрягается лицо его собеседника. — Пожалуйста, я только прошу, чтобы за ними кого-нибудь прислали. Где бы ни находилось ваше meeting point, куда бы вы ни направлялись, господин министр, пожалуйста… пошлите кого-нибудь…

— Вы должны понимать, что мы соблюдаем максимальную осторожность…

— Да, господин министр, я понимаю… Клянусь вам, об этом никто не узнает…

— Я посмотрю, что тут можно сделать, — вздыхает политик, ощутимо успокоившись, — видимо, потому, что их диалог перешел на знакомую территорию льгот, привилегий и милостей, а в этой области всякий политик начинает разбираться задолго до того, как получает свое первое назначение. — Однако, не стану скрывать, дело представляется мне сложным… Прямо сейчас уже… почти одиннадцать…

— Да, господин министр. — Ларедо ждет.