Кроатоан

— Тебе что-то давали? — Нико смотрит в зеркало заднего вида. — Закинули в тебя пригоршню таблеток, и Фатима стала мягче воска…

— В меня тоже закидывали таблетки, коллега. — Серхи фыркает. — А для чего еще, по-твоему, созданы дурдомы? Нам дают таблетки, чтобы лишить нас собственных голосов, чтобы мы слышали только другие голоса…

— Да уж, парень, повеселил, — без смеха отвечает Нико. — Вот только у твоей подружки все по-другому. Голоса тут ни при чем. А раз она никого не слышит, то и голоса собственной совести тоже не слышит. Она подсела на все, что вообще бывает на свете. Если бы могла, глотала бы и таблетки для посудомоечной машины.

— А я их и правда глотал, — гордо заявляет Серхи. — Я вовсе не шучу. Они на вкус как мыло.

В Фатиме снова вспыхивает враждебность.

— А в чем я виновата, Нико? Думаешь, у меня был выбор? Я попробовала одно, другое — а потом это уже они пробуют тебя и ты им нравишься. Думаешь, я не жила бы по-другому, если бы могла?

— Я думаю, есть одни дороги и есть другие, а ты выбрала одну из худших.

— Ну что ты на нее так взъелся, — вступается Серхи. — Фати поступала и по-хорошему, и по-плохому, как и любой из нас… Не понимаю, дружок, зачем ты с ней так обходишься, так себя ведут только голубые, хе-хе.

— Я голубой, — отвечает Нико.

— А, понятно.

Новая информация как будто проходит мимо Серхи, из-за его молчания разговор опять утихает. Теперь, вдали от городов, на дороге темно. Кармела смотрит на быстрые тени деревьев, которые как будто убегают во всю прыть. Их машина — словно бастион, в котором держится, как выразился бы Мандель, «мозговая жизнь» — группа Homo sapiens в укрытии, разматывающая нескончаемый клубок своих мыслей. И все-таки что там снаружи? Лес, жизнь, давно отлаженные механизмы, которые теперь работают в другом ритме — необычном и пугающем.

Глядя из окна на лесной сумрак, Кармела начинает нервничать. Нет, не из-за всего, что ей довелось увидеть сегодня. Не из-за зловещего ощущения, что Мандель все это уже предсказал. Это беспокойство иного рода. Нечто, слегка теребящее своими краями границы ее разума, но до сих пор неспособное обрести ясность. Щекотка сомнения.

В пиджаке Кармелы снова вибрирует мобильник. Нет нужды проверять, кто звонит. Кармела не отвечает. Она даже не пожелала прослушать оставленные Борхой сообщения. Но теперь ее палец приходит в движение. «Приезжай в обсерваторию» — этот текст, отправленный Борхе, как ей кажется, ничего не доказывает — кроме того, что ее отношения с Борхой остались на том же месте. Кармела не хочет с ним говорить и не может его забыть. Как всегда.

Она готова отождествить себя с Фатимой. А ее таблетки называются «Борха Янес».

Кармела вспоминает, что так и не позвонила родителям. Может быть, в этом причина ее нервозности. Или нет. В любом случае девушка решает позвонить, пока Нико продолжает свой допрос.

— Когда тебе давали таблетки, они тоже спрашивали о Логане?

— Мне велели ему позвонить. Но я притворилась, что не могу его найти.

— Тебе приказали позвонить Логану?

— Они его искали. Нико, прошу тебя, дай мне немного поспать.

— Давай, Фати, устраивайся тут, — оживляется Серхи. — Вот так, у меня на плече. Я толстенький и удобный, как подушка. — (Фатима хрипло смеется.) — Ну вот, я тебя рассмешил, мне одно очко. Если бы я довел тебя до слез — мне минус два. Потом мы все сложим и увидишь — результат выйдет положительный!