Чувствую себя так же паршиво, как когда начинаю разлагаться. Только голода нет. Смотрю на руки. Они на глазах ссыхаются. Становятся серыми. Сквозь кожу проступают темные пятна.
Бар опять сотрясается, и во мне взрывается ослепительная вспышка боли. Габриэла изо всех сил тащит меня к двери.
Дариус покрыт потом.
— Еще одна такая встряска, и я не знаю, смогу ли удержать дверь открытой, — говорит он. Внешне он абсолютно спокоен, но что-то в его голосе заставляет меня нервничать.
— Это место ненастоящее, — говорит Габриэла в ответ на мой вопросительный взгляд. Она подталкивает меня вперед, а я с трудом стою на ногах. — Оно существует независимо от местного источника, чего не скажешь о двери. Дариус пользуется силой из источника, чтобы дверь вела в «Эджвуд». Еще один мощный перепад энергии, и дверь закроется. А мы застрянем здесь.
— А если она совсем исчезнет? — Голос у меня скрипит и сипит, как будто в нем повсюду дыры.
— Бару конец, — отвечает Дариус. — То есть он по-прежнему будет здесь, но выглядеть будет иначе. Обстановочка станет… не такой приятной.
— А ты? — спрашиваю его я.
— Со мной все будет путем. Это место создано ради ваших интересов, а не ради моих. Советую поторопиться.
Один за другим начинают исчезать посетители — плоды гиперактивного воображения Дариуса. Испаряется танцовщица. За ней другая. Потом целые группы людей. Стихает музыка — инструмент за инструментом, когда фантомные джазисты растворяются в воздухе прямо на сцене. Все равно что наблюдать за попкорном, только наоборот. Стены мерцают, становятся размытыми.
Мы бежим к выходу. На полпути у меня немеет левая нога. До самой двери волочу ее по полу. Габриэла распахивает дверь. По ту сторону — вестибюль «Эджвуда», но он мигает, как хреновые титры в фильмах с Чаплином.
— Твою мать, — бормочет Габриэла.
— Все так плохо?
— Очень.
Я почти чую запах перегретых шестеренок у нее в голове, пока она думает, оценивает шансы, просчитывает варианты. Внезапно ею овладевает стремное спокойствие.
— Если я переступлю порог, когда погаснет свет, — говорит она, — то в живых мне уже не бывать.
Мигание усиливается, темные интервалы теперь заметно длиннее.
— То есть мы застряли?
У меня со лба медленно сползает на пол полоска кожи.
— «Мы» — это перебор, — говорит Габриэла. — Ты и так труп.