Город заблудших

Я стреляю, но с прицелом охренеть какая беда: пуля проделывают дырку в радиаторе на добрых три метра выше башки Джаветти.

Псина припадает к земле, готовая в любой момент броситься на меня, но Джаветти останавливает ее взмахом руки.

— Господи, а ты все никак не уймешься. Нет у меня времени на это дерьмо.

Он вытаскивает из кармана камень. Камень сияет, будто полыхает огнем. Сквозь его блеск я едва вижу Джаветти. С трудом отрываю от камня взгляд, прицеливаюсь заново.

Но нажать на спусковой крючок не могу. Руку как будто парализовало. От любого усилия она трясется, словно у меня болезнь Паркинсона в запущенном виде.

Джаветти выдергивает у меня из пальцев пушку, мигом разбирает ее и бросает на землю прямо мне под ноги.

— Хреново, согласись? — говорит он. — Решение так близко, но совершенно недосягаемо. — Снова отворачивается и уходит. — Бруно, — говорит он собаке, — взять его.

Мастифф тут же исполняет приказ. Я не могу пошевелиться. Псина клацает челюстями, хватает меня и швыряет на кучу «вольво». Части разобранной пушки елозят подо мной по земле. Слышу, как хрустят кости. Левая рука ломается в плече.

И на этот раз мне больно.

Джаветти смотрит, как собака пару раз бросает меня туда-сюда, и наконец решает оставить питомца поиграть с едой наедине. Если он что и говорит, то из-за дождя и звона в ушах я ничего не слышу. К тому же, кажется, уши мне уже откусили.

Псина швыряет меня, как летающую тарелку. Я врезаюсь то в груду прогнивших тачек, то в разобранные грузовики. Боль настолько сильная, что я почти онемел с ног до головы.

Хорошо бы потерять сознание, но лучшее, на что я могу надеяться, — это что собака в конце концов откусит мне полчерепа и все закончится.

Я падаю в открытую камеру пресса-компактора, того самого, в котором перемолол охранников со свалки. Моя и так бесполезная левая нога скручивается в бублик. Не думая, хватаюсь оставшейся рукой за край, чтобы не упасть на дно камеры. Едва держусь.

Но все-таки держусь. Что бы там ни учудил со мной Джаветти, похоже, оно проходит. Мне удается перевернуться, покрепче ухватиться за край онемевшими пальцами. Сантиметр за сантиметром я подтягиваюсь все выше и выше. Чувствую себя так, будто меня по самые помидоры накачали новокаином. В конце концов, дико дернувшись вверх, я вываливаюсь наружу.

Впрочем, непонятно, на кой черт. Я лежу на узком выступе пресса. С одной стороны в пяти метрах подо мной земля, с другой — зияющая пасть камеры. Я бы выбрал землю, но из-за рычания мастиффа внизу этот вариант мне особенно привлекательным не кажется.

Перед глазами проносится черное пятно — собака прыгает на выступ повыше и смотрит на меня сверху вниз. Она стоит на шатающейся башне подъемника. Один прыжок, быстрый щелчок зубами, и всему конец. Если повезет.

Вот только я еще потрепыхаюсь. Псина прыгает со своего места. Из последних сил я подвигаюсь влево и падаю на щебенку рядом с прессом.

С грохотом, с которым не сравнится даже столкновение поездов, мастифф падает на дно камеры. Оглушительно воет, пытается выбраться, но ухватиться там практически не за что. Может быть, если будет достаточно времени, он все-таки сумеет выбраться.

Что ж, я ему такую возможность дарить не собираюсь. Ползу к контрольной панели. Медленно, но уверенно к разбитым конечностям возвращается сила. Сильно напоминает о том, что со мной было прошлой ночью. Только в этот раз мяса побольше.

Всем весом наваливаюсь на кнопку «ВКЛ.», и машина, вздрогнув, оживает. Из-за воя чудовищной собаки еле слышен скрежет металлических створок. Завывание превращается в скулеж, а потом и вовсе в тонкий писк, который никак не ожидаешь услышать от существа таких размеров.