Несмотря на все опасности, Птолемеи добывали слонов не только для войск, но и ради слоновой кости. Охотники продвигались все дальше на юг, основывая новые порты, в том числе Адулис (Массауа, Эритрея) и другие порты южнее Баб-эль-Мандеба. К 240-м годам до н. э. у Птолемея III было войско примерно в триста боевых слонов, однако они значительно уступали индийским слонам Селевкидов, так что к концу века вывоз боевых слонов из Африки прекратился.
Куда более важным источником доходов для казны Птолемеев была монополия на торговлю с Аравией и Индией. О характере этой торговли рассказал Агатархид, описавший развитую торговую сеть, включавшую Красное море и западную часть Индийского океана. Пройдя через Баб-эль-Мандеб, корабли могли зайти на остров Сокотра примерно в пятистах милях восточнее Адена. Название острова происходит от санскритского Сухарадвипа, что означает «Остров Блаженства». Агатархид описывает оживленный порт Сокотры, где «можно видеть[358] стоящие на якорях купеческие суда из соседних стран. Больше всего тут кораблей из [Патталы], которую Александр выстроил на реке Инд. Немало, впрочем, и кораблей из Персии и Кармании [Южный Иран] и из всех близлежащих земель». В более поздние времена конечный западный пункт индоокеанской торговли переместился в Африку, в Малао (Бербера, Сомали) и на восточную оконечность Африканского Рога в место под названием Моссилон.
Описанное Агатархидомом время стало для индоокеанской торговли поворотным. Есть теория, согласно которой муссоны «открыл» птолемеевский кормчий Гиппал, хотя для местных мореходов муссоны были фактом жизни, а Неарх объяснял задержку в плавании от Инда сезонными ветрами за два столетия до Гиппала. Поддерживаемое правительством сообщение между Египтом и Индией, по всей видимости, началось в последних десятилетиях III века до н. э., после того как в Красном море спасли потерпевшего крушение индийского торговца. Его доставили в Александрию, и он «обещал быть проводником[359] лицам, назначенным царем для плавания в Индию». Во главе экспедиции поставили Евдокса Кизикского. Согласно приведенному у Страбона рассказу, он вернулся из Индии с грузом благовоний и драгоценных камней, но их отнял у него Птолемей VII. Через некоторое время вдова Птолемея отправила Евдокса во второе плавание. «Однако при возвращении его отнесло ветрами на юг Эфиопии. Бросая якорь в каких-либо местах, он старался расположить к себе местных жителей путем раздачи хлеба, вина и сушеных фиг (чего у них не было); взамен он получал запас пресной воды и лоцманов; в это время он составил также список некоторых туземных слов».
Если в этом втором путешествии Евдокс отплыл из Индии с северо-восточным муссоном и без опытного проводника, его легко могло снести к югу от намеченной цели. Впрочем, тот факт, что на африканском побережье сыскались лоцманы, свидетельствует, что он оставался в пределах оживленных торговых путей. В Египте весь его груз снова конфисковали. Евдокс сумел сохранить обломок носа от найденного им у африканского побережья погибшего корабля. Моряки в Александрии по обломку определили, что это «конь» — судно из карфагенского Гадира в Испании. Отсюда Евдокс сделал вывод, что карфагеняне огибали Африку с востока на запад. Он на собственные средства снарядил экспедицию и поплыл к Атлантическому океану через Путеолы и Гадир, однако в Атлантике встречные ветра вынудили его вернуться в Испанию. Примерно в 100 году до н. э. он снарядил еще одну экспедицию; дальнейшая его судьба неизвестна.
Несмотря на все обиды, которые Евдокс претерпел от своих царственных покровителей, Египет был теперь открыт для индоокеанской торговли, которая вскорости расцвела настолько, что для борьбы с пиратами в Красном море пришлось назначать специальных людей. Этим сохранившиеся сведения почти исчерпываются. Мы не знаем, было ли большинство купцов из Египта и Средиземноморья или из Индийского океана, и плавали ли эллинистические торговцы на собственных кораблях или на кораблях индусов либо арабов, не знаем объема торговли и насколько она была выгодна как для отдельных лиц, так и (в форме пошлин и сборов) для правительства, — все перечисленные вопросы остаются без ответа по сей день.
Западно-индоокеанская торговля в начале I тысячелетия
Даже после открытия канала между Нилом и Красным морем при Птолемее II купцы, направлявшиеся в Египет, обычно добирались только до Береники или до Миос Хормоса и очень редко доходили по Суэцкому заливу до Арсинои. Заброшенный канал постепенно приходил в упадок и к середине I века до н. э. сделался несудоходным. Если бы его поддерживали, египетско-римская история могла бы повернуться иначе. После сражения при мысе Акций Клеопатра, чтобы не попасть в плен, пыталась бежать через Суэцкий перешеек. Когда Марк Антоний нагнал ее в Александрии, «он встретился с Клеопатрою,[360] занятой большим и отчаянно смелым начинанием. В этом месте, где перешеек, отделяющий Красное море от Египетского и считающийся границею между Азией и Африкой, всего сильнее стиснут обоими морями и у́же всего — не более трехсот стадиев, — в этом самом месте царица задумала перетащить суда волоком, нагрузить их сокровищами и войсками и выйти в Аравийский залив, чтобы, спасшись от рабства и войны, искать нового отечества в дальних краях». Однако союзные Риму набатеи сожгли несколько ее судов, и Клеопатра, поверив заверениям Антония, что еще не все потеряно, отказалась от своего замысла. События показали, что Антоний ошибся. Он и Клеопатра погибли, а Египет попал под власть Рима.
Римляне живо заинтересовались красноморской торговлей, и в 26 году до н. э. некоему Элию Галлу поручили возглавить экспедицию в Йемен. Под началом Галла находилось десять тысяч воинов. Он привез в Арсиною все необходимое, начиная от строительных материалов до воды и провианта, и построил флот из примерно 80 боевых кораблей (бирем, трирем и легких судов) и 130 грузовых кораблей. Возле Синайского полуострова Галл потерял много судов «из-за несчастного плавания,[361] а не от какого-нибудь врага». Экспедиция закончилась провалом, однако Галл усвоил урок: на обратном пути из Йемена он высадил своих людей в Миос Хормосе и пешим ходом отправил к Нилу в районе Коптоса. Царства Южной Аравии — Маин, Саба и Хадрамаут — сохраняли независимость до распространения ислама в VII веке, однако экспедиция Галла не отбила у римлян интерес к соблазнам Востока. Наибольшую роль в перевозках товаров с востока на запад играли наземные караваны, однако географ Страбон отметил стремительный рост морской торговли. Сопровождая Элия Галла в Египет, он «узнал, что около 120 кораблей[362] совершают плавание из Миос Хормоса в Индию, тогда как при Птолемеях только немногие осмеливались плыть туда и ввозить индийские товары». Мирру и ладан везли из Южной Аравии и Сомали, многие пряности (в первую очередь перец) и драгоценные камни — из Индии; некоторые экзотические товары, как, например, китайский шелк, тоже попадали на Запад через Индию. Существовала и работорговля. Евдокс взял с собой в Индию «девушек, играющих на музыкальных инструментах, врачей и других ремесленников», а в Риме встречались врачи-азиаты, но в те времена эта торговля имела сравнительно малые масштабы: продавали преимущественно особо умелых или одаренных невольников.
Самое обширное описание индоокеанской торговли первого века содержится в «Перипле Эритрейского моря», написанном по-гречески уроженцем или жителем Египта. Помимо этого, мы ничего об авторе не знаем. Нам не известно, как его звали, сколько ему было лет и какое место он занимал в купеческой иерархии. В отличие от книжника Агатархида, анонимный автор не собирал чужие сведения. Его перечисления товаров, перевозимых из порта в порт, настойчивые упоминания конкретных индийских портов, почти полное молчание о торговле в Персидском заливе, описание Бенгальского залива — все свидетельствует, что торговля между Индией и Египтом была знакома ему не понаслышке.
Автор «Перипла» упоминает некоторые аспекты судовождения, но больше всего он пишет о товарах и о портах, в которых их можно продать. Сохранившийся текст невелик — около двадцати печатных страниц — и описывает два основных маршрута: первый из северной части Красного моря вдоль побережья Африки до Рапты (возле Дар-эс-Салама в Танзании) и второй вдоль побережья Йемена и через открытое море к Индийским портам между Барбариконом на реке Инд и Музирисом (Крангануром) на Малабарском побережье.
Автор «Перипла» различает пять основных торговых регионов: Красное море, Восточная Африка и Южная Аравия на западе, Персидский залив (о котором он почти не упоминает) и Индия на востоке. Товары можно разбить[363] на девять категорий: еда и питье, ткани и одежда, предметы обихода, сырье, драгоценные камни, пряности и благовония, лекарства и красители, животные, невольники. Египет экспортировал преимущественно утилитарные товары: металлы, орудия, одеяла и одежду (перечень, довольно похожий на список того, что экспедиция царицы Хатшепсут везла в Пунт пятнадцатью столетиями раньше), а также лошадей и мулов. Самыми ценными статьями импорта были мирра, ладан, индийский перец и другие ценные товары: черепаховые панцири, слоновая кость, рога носорога и раковины наутилусов из Африки и Аравии; бирюза, лазурит, оникс, агат, жемчуг, алмазы и сапфиры из Южной Азии; китайский шелк. Автор чаще других упоминает индийский порт Бхаруч, но перечисляет еще семнадцать портов между ним и мысом Коморин, южной оконечностью Индии. Это показывает, что римляне были неплохо знакомы с Конканским и Малабарским побережьем.
В «Перипле» упомянуты многие продукты питания, которые, возможно, предназначались для привилегированных заморских клиентов — например, вино, — а возможно, просто для соотечественников на чужбине, как это почти наверняка было с оливковым маслом и средиземноморским рыбным соусом гарум. Раскопки в Беренике показали, что индийские купцы тоже отправлялись в Египет со своей едой. В портах Красного моря находили остатки кокосов, риса, амлы,[364] маша, Иовлевых слез (бусенника) — характерных элементов индийской кухни, — хотя ни один источник не упоминает их в качестве товара. Купеческие колонии не целиком зависели от привозимой с родины еды, однако, как в наше время, наверняка радовались гостинцам с родины. Есть и другие разрозненные свидетельства присутствия индоокеанских купцов даже в Средиземноморье: надпись начала II века до н. э. в Делосе,[365] оставленная неким человеком из Хадрамаута в Южной Аравии, статуэтка Манимехалы,[366] героини тамильского эпоса «Манимехалей», найденная под пеплом в Помпеях, упоминания индийских посольств[367] к Августу и посольства, отправленного шри-ланкийским царем Бхатикабхаей ко двору Августа или Клавдия, вероятно, по делам купеческого сообщества.
Из всех западных портов прочнее всего с Индийским океаном была связана Александрия. Ее ведущую роль в средиземноморской торговле обеспечивала потребность империи в египетском зерне, однако Александрия славилась и контактами с торговыми зонами вне греко-римского мира. Греческий ритор первого века Дион Хрисостом восхвалял первенство Александрии в красноморской и индоокеанской торговле. Он писал: «Торговля не только с островами,[368] портами, несколькими проливами и перешейками, но почти со всем миром — твоя. Ибо Александрия лежит на перекрестке всего мира, даже самых дальних народов». Более того, это был «рынок, который собирал в одном месте людей самого разного рода, так что они видели друг друга и, насколько возможно, сближались».
О том, что это не просто риторические восхваления Александрии, свидетельствует уникальный документ II века (на греческом) о долговом соглашении[369] между заимодавцем в индийском Музирисе и заемщиком, которому требовалось оплатить перевозку груза в Александрию. Как, вероятно, обычно в таких сделках, обеспечением был груз — в данном случае нард, слоновая кость и ткани, — и заемщик ручался расплатиться с заимодавцем или его агентами в Александрии. При этом заемщик-перевозчик брал на себя все расходы по доставке товара из Музириса в Беренику либо Миос Хормос, оттуда сушей до Коптоса и дальше по Нилу до Александрии, где за них предстояло выплатить пошлину в 25 процентов. В договоре не указаны ни имена, ни национальность заемщика, заимодавца и агентов, однако заимодавец почти наверняка был членом «римской» (но притом грекоговорящей) купеческой общины в Музирисе, а его агентами, вероятно, выступали купцы из Египта или Восточного Средиземноморья. Этот договор, описание разноплеменных гостей у Диона и то, что мы знаем об индоокеанской торговле в целом, позволяют думать, что подобные сделки с участием заимодавцев и заемщиков из Индии и других краев были не редкостью. И мало того, что в торговле участвовали не только римляне — она еще и не была исключительной привилегией мужчин. Надпись второго-третьего века сообщает об «Элии Исидоре и Элии Олимпиаде,[370] почтенных матронах,
С самого начала индоокеанской торговли Рима граждан определенного склада беспокоил постоянный вывоз золота в обмен на восточные товары. Плиний Старший сетовал, что римляне тратят свое богатство на восточную роскошь, отдавая пятьдесят миллионов сестерциев[371] Азии (половина этой суммы приходилась на Индию) за бериллы, жемчуг, слоновую кость, шелк и перец.[372] Подобные чувства были широко распространены, особенно среди тех, кто считал, что Рим загнивает в роскоши. Преемник Августа Тиберий пытался ограничить непомерные траты самых богатых сенаторов, которых упрекал за «огромные размеры загородных домов…[373] число рабов и их принадлежность к множеству различных племен… вес золотой и серебряной утвари», а более всего за «пристрастия одних только женщин, ведущие к тому, что ради драгоценных камней наши состояния уходят к чужим или даже враждебным народам». Тиберий намеревался ввести новые законы против роскоши, но не преуспел в этом начинании.
Южноиндийская морская торговля в начале I тысячелетия
Свидетельства средиземноморских торговцев, географов и государственных мужей подкрепляются данными археологических раскопок и документами того времени в Индии. Некоторые из этих документов сообщают о людях, которых называли яванами. Во времена Александра Македонского этим словом обозначали греков-ионийцев, но со временем название распространилось на всех людей с Запада — греков, римлян, арабов и персов, — которые торговали и жили в Южной Индии. Римскую керамику и подражания ей находят при раскопках на берегах Бенгальского залива, особенно в населенном пункте Арикамеду на территории древнего царства Чола[374] неподалеку от Пондичерри (бывший Пондишерри). Примерно тысячу лет, начиная с III века до н. э., это был центр местной, региональной и международной торговли. Находки редки и рассеяны по большой территории, так что не позволяют говорить о постоянном иностранном населении; возможно, это черепки амфор, которые местные торговцы привозили по суше или по рекам из таких западных портов, как Бхаруч. Кроме того, археологи нашли груды серебряных денариев[375] с изображением Августа и Тиберия и золотых ауриев I, II и V веков. Скорее всего, на Деканском плоскогорье они ценились просто по весу металла, а вот медные и свинцовые монеты имели хождение, причем в Южной Индии своей монеты и не было.
Для Индии это был период значительных перемен. Ее экономика основывалась на сельском хозяйстве, ремеслах, добыче железа и полудрагоценных камней. Однако рост южных царств был обусловлен выращиванием перца и связью с морскими путями на Ближний Восток, в Африку и Юго-Восточную Азию, а также с прибрежными морскими путями Индии и Шри-Ланки. В первых веках нашей эры возникли тамильские государства Чола, Пандья и Чера. Они постоянно воевали между собой и с государствами севера, а также совершали набеги на Шри-Ланку. Коромандельский берег Юго-Восточной Индии являл собой куда большее смешение рас, религий и языков, чем относительно гомогенное Средиземноморье, да и вообще какое-либо место в мире за исключением Шри-Ланки. Люди и товары Юго-Восточной Азии в полутора тысячах миль через Бенгальский залив имели мало общего с людьми и товарами дельты Ганга и Брахмапутры в тысяче двухстах милях на северо-восток, а те в свою очередь отличались от людей и товаров Персидского залива и Красного моря в двух и двух с половиной тысячах миль на запад соответственно. Заметная часть общества занималась тем, что снабжала мореходов из этих краев товарами, едой и корабельным снаряжением или охраняла их от воров и разбойников. Тамильские поэты первого тысячелетия восторгались своими оживленными портами и торговыми сетями, связывающими их страну с далекими берегами. Они жили не на задворках субконтинента, а в городах, которые никогда не спали; их соотечественники с радостью принимали возможности международной торговли. В тамильской литературе нет перечисления товаров и портов назначения, как в латинских, греческих и китайских источниках, но это с избытком восполняется красочными описаниями морской торговли и богатств, которые она приносила. Читая эти описания, мы можем живее представить себе и другие порты того времени.
Написанная во II веке «Шилаппадикарам», или «Повесть о браслете», — это любовная история о Каннахе и Ковалане. Оба они были отпрысками богатых купеческих семейств в Пукаре (который также называется Каверипаттинам), столице древнего царства Чола, морском порте на берегу Бенгальского залива. Каннаха — «благородная дочь[376] князя среди торговцев» — характеристика, сходная со словами Исайи о Тире, «которого купцы [были] князья». Пукар — «город, обязанный своим процветанием[377] богатствам океана», где «высокие знамена словно возглашают: весь этот простор белого песка — богатство, доставленное на кораблях людьми из далеких стран». Иланго Адигаль, которому приписывается создание «Шилаппадикарам», пишет, как по ночам город светился фонарями ремесленников, ювелиров, рыботорговцев и «неугасающими лампами чужеземцев, что говорят на чуждых наречиях и при свете этих ламп стерегут горы своих товаров». По берегам в укрытых от ветра бухтах, «где маяки освещают путь кораблям… ряд за рядом стоят суда, тяжело нагруженные изобильными свежими плодами гор и морей».
Каверипаттинам и его купцы восхваляются также в поэме «Паттинапалей», написанной в четвертом веке. Ее автор Уруттиранканнанар описывает торговлю красочнее почти всех других источников. Помимо рыбы, зерна, перца и драгоценных камней Южной Индии он упоминает «быстроногих гарцующих коней[378] [привезенных] по морю на кораблях» (коней экспортировали из Персии и Аравии на протяжении столетий), золото и самоцветы с Гималаев, сандал, жемчуга и красные кораллы из Юго-Восточной Азии, ремесленные изделия из Мьянмы и еду со Шри-Ланки. Уруттиранканнанар тщательно подчеркивает высокие нравственные качества каверипаттинамских мореходов и отмечает: «…чужое добро они уважают в точности как свое, и не пытаются слишком много выручить за товар или купить за слишком низкую цену». Отрывок из продолжения «Шилаппадикарам» свидетельствует, что жители Каверипаттинама лишь недавно стали такими честными, а их процветание выросло из куда менее похвальной деятельности. «В прошлом[379] мы устраивали пиры, на которых пожирали людей, тех, что спаслись с разбитых в море судов. Мы захватывали весь их груз, бесценное алоэ и ароматный сандал, тюки тканей, золото, алмазы и рубины — все, что было на погибших кораблях». Очевидно, переход от грабежа к торговле произошел на памяти одного поколения, но отражает перемену в отношении к пиратству, сопоставимую с той, которую отметил Фукидид в Средиземноморье и которая на протяжении истории происходила повсюду. Существование пиратства предполагает наличие прибыльной торговли и отсутствие законной власти, способной сдерживать пиратов и направлять их энергию на другую деятельность. Таким образом для успешной борьбы с пиратами власть должна не только победить их, но и создать альтернативные способы обогащения. Со временем торговля в Южной Индии перешла критический порог, что облегчило рост морской коммерции, выгодной для правителей и купцов.