Политическая обстановка в Южном Китае и вокруг него в целом оставалось неустойчивой, но были и периоды стабильности, даже процветания, которые вели к росту внешней торговли. В IV веке к цзиньскому двору прибыли всего три миссии (все из Линьи), а между 421 годом и основанием династии Суй в 589-м — шестьдесят четыре торговые миссии из различных государств Юго-Восточной Азии:[450] столько же, сколько за триста лет благополучного правления династии Тан. Однако Линьи так и не оправилось после разорения в 446 году, и Фунань также постепенно приходила в упадок. Эти перемены были связаны не столько с политикой Китая или с продажностью чиновников, сколько с изменениями в торговых путях Юго-Восточной Азии: купцы теперь предпочитали двигаться не вдоль побережья между Малаккским полуостровом и Фунанью, а через Южно-Китайское море от Малаккского пролива до Южного Вьетнама или Китая.
Фасянь и путь через Малаккский пролив в V веке
Возможно, некоторые корабли пересекали Южно-Китайское море уже в I веке нашей эры (если не раньше), однако этот маршрут не был обычным для купцов из далеких стран. Первое достоверное описание прямого пути через море принадлежит Фасяню, буддийскому монаху, долго жившему в Индии (куда он попал из Китая по суше) и на Шри-Ланке. В 413–414 годах он возвращался в Китай морем; злоключения этого плавания занимают почти всю последнюю книгу его записок. Из них можно почерпнуть сведения о маршруте, которым двигался Фасянь, практике судоходства, обычаях и суевериях моряков. Путешествие состояло из двух этапов, разделенных пятимесячным пребыванием на острове в Юго-Восточной Азии. Оба судна, на которых он плыл, имели на борту более двухсот человек, но сами суда Фасянь не описывает, только упоминает, что по пути от Шри-Ланки до Еподи (возможно, Борнео или Ява) к их большому судну сзади было прицеплено маленькое — «на тот случай, если большое потерпит крушение».[451]
Мера предосторожности была явно недостаточная, учитывая количество людей на борту, а когда и впрямь возникла опасность, моряки решили, что в первую очередь надо спасаться самим. (Идея, что офицеры и команда в случае кораблекрушения должны жертвовать собой для спасения пассажиров, возникла относительно недавно.) Во время бури большое судно дало течь. «Торговцы бросились было к малому судну, однако люди на малом судне, боясь, что [к ним] прибудет слишком много народу, перерубили канат».
Те, кто остался на большом судне, принялись выбрасывать товары, чтобы облегчить его, однако Фасянь сберег свои книги и священные предметы. Судьба малого судна неизвестна, но спустя тринадцать дней потрепанное судно Фасяня достигло острова (возможно, одного из Анадаманских или Никобарских) в Бенгальском заливе, где матросы залатали течь, прежде чем снова выйти в море. Обычно капитан ориентировался, «наблюдая солнце, луну и созвездия», однако затянутое тучами небо заставляло его держаться ближе к побережью Малаккского полуострова, несмотря на потерю времени и больший риск встретить пиратов.
Через три месяца они «прибыли в страну, называемую [Еподи]. В этой стране иноверцы и брахманы преуспевают, а об Учении Будды нет и речи».
В мае 414 года Фасянь сел на другое судно, идущее в Гуанчжоу с началом юго-западного муссона. Плавание должно было занять «ровно пятьдесят дней», но «прошел месяц, и вдруг посреди ночи, во вторую стражу, налетел черный ураган и ливень». «Небо все темнело, и бывалые моряки переглядывались, чувствуя отклонение [от правильного пути]». Непогода длилась много недель; судно сбилось с курса и могло бы через Лусонский пролив между Тайванем и Филиппинами попасть в Филиппинское море, если бы капитан не повернул на северо-запад и привел судно к Шаньдунскому полуострову, на тысячу триста миль севернее намеченной точки.
В Бенгальском заливе буддизм Фасяня остался незамеченным, а вот на пути от Еподи попутчики обвинили его в своих бедах. «Из-за того, что взяли с собой этого буддийского монаха, и случилось такое несчастье, — говорили они. — Высадим побирушку на берег морского острова. Не стоит из-за одного человека всем нам подвергаться опасности».
От этой участи его спас некий благожелатель, пригрозив донести обо всем императору, который «тоже чтит учение Будды, как и этот странствующий монах!».
Вполне вероятно, что попутчики, обвинившие Фасяня в своих несчастьях, были из Юго-Восточной Азии, поскольку китайских купцов он упоминает лишь мельком, когда говорит, что некоторые пассажиры возвращались домой в Гуанчжоу. На эту тему молчит не только Фасянь, но и другие современные ему источники, так что напрашивается вывод: прямое участие китайцев в наньхайской торговле было незначительным, а суда по большей части принадлежали малайцам, индийцам, тямам и фунаньцам. Возможно, китайцы считали эту торговлю слишком опасной или прямой путь через Южно-Китайское море был еще относительно внове, хотя слова Фасяня, что плавание должно было занять «ровно пятьдесят дней», подразумевает, что такие рейсы совершались регулярно.
Одна из причин для освоения прямого пути от Малаккского пролива могла быть связана с распространением буддизма в Юго-Восточной Азии и Китае. Для китайцев все важнее было поддерживать связь с главными центрами буддийского учения на Шри-Ланке и в Северной Индии. Миссионеры принесли буддизм в Китай по Шелковому пути в I столетии до нашей эры, но по-настоящему эта религия укоренилась в Китае лишь тремя веками позже, примерно тогда же, когда буддийские наставники начали добираться до Цзяочжи. В III веке купцы и миссионеры открыли морской путь для распространения буддизма в Китае. Самым заметным из них был Кан Сэнхуэй,[452] сын торговца из Согдианы (на территории нынешнего Узбекистана), который попал в Китай через Индию и Цзяочжи и обратил в буддизм правителя У.
Принятие Китаем новой религии изменило и характер, и число дальних морских плаваний. Купцы по-прежнему везли предметы роскоши, но увеличилась роль культовых предметов и благовоний, а по следам Фасяня отправились ученые и переводчики. Миссии со Шри-Ланки[453] начали добираться до Китая в 405 году. На восточном побережье Малаккского полуострова южнее перешейка Кра располагалось государство Паньпань, знаменитое своими религиозными артефактами и предметами культа. В Юго-Восточной и Восточной Азии, как и в Индии, буддизм был доступен всем, не только богачам и знати. Это обеспечивало торговцам больший спрос, а значит, и прибыли, и стимул для новых путешествий. В официальной истории династии Лю Сун описывается материальная и духовная роль морских путей в Индию, Персию и Византию. Хронист описывает, что суда доставляли «ценные дары моря и гор. А также учение о поклонении владыке мира [Будде]. Малые и большие суда постоянно в пути, купцы и послы собираются для обмена».[454] От развития торговли между Востоком и Западом выигрывали и те, кто жил на пути купцов. Освоение прямого морского пути через Южно-Китайское море обрекло на упадок Фунань и другие прибрежные государства, зато другим странам оно принесло новые возможности. Так, царь Кантоли (либо на Малаккском полуострове, либо на Суматре) мечтал, что его «народ будет счастлив и богат, а число купцов и путешественников увеличится стократно»,[455] если он вступит в торговлю с Китаем.
Династия Суй
Наибольшее официальное признание буддизм в Китае получил[456] в правление императора Суй Вэнь-ди, основателя династии Суй (589–618). Этот мудрый политик понимал, что объединение страны зависит не только от военной мощи, но и от общности культуры и внутренних коммуникаций, хотя последние будут служить и военным целям. Одновременно религиозный и практичный, Вэнь-ди решил — впервые за почти четыре столетия — объединить Китай, а средством для своей цели избрал буддизм. Он строил храмы, субсидировал монастыри и отыскивал в учении Будды подтверждения законности собственного правления. К концу века буддизм стал фактически государственной религией, хотя даосы тоже получали поддержку от правительства, а многие советники Вэнь-ди были строгими конфуцианцами. Вэнь-ди не ограничился религиозным ренессансом. Он старался также обновить инфраструктуру страны и в 584 году повелел своему главному мастеру Ювэнь Каю построить новую столицу в Чанъане, а также привести в порядок семисотлетний канал, связывающий мелкую Вэйхэ с Желтой рекой. Новый водный путь получил название Гуандун-цюй — канал для дальних путешествий. Еще во время строительства Вэнь-ди задумал покорить Чэнь, последнее из независимых южных государств. Царство Чэнь пало в 589 году после тщательно спланированной кампании на Янцзы,[457] его северной границе. Силы Вэнь-ди состояли из двух флотов, выстроенных в долинах рек Янцзы и Ханьшуй, а также на побережье южнее Шаньдунского полуострова. Им противостояли пятиэтажные суда Чэнь, носящие названия «Голубой дракон» и «Желтый дракон»; на каждом было по восемьсот человек, в том числе множество арбалетчиков. Суйский полководец мудро избежал битвы в теснинах Янцзы, где преимущество было бы на стороне противника, и обошел чэньцев с суши. Сын и наследник Суй Вэнь-ди, Суй Ян-ди, как и отец, был ревностным буддистом, суровым и энергичным. На взгляд своих конфуцианских критиков, он проявил излишнюю расточительность, построив вторую столицу в Лояне и разветвленную сеть каналов.[458] Прокладка каналов потребовала подневольного труда миллионов мужчин и женщин, но она укрепила внутренние связи объединенной страны. Суйские каналы связали Чанъань с областью современного Пекина на севере и с Ханчжоу на юге. Северный, самый большой отрезок имел длину 1350 километров. На юге самыми используемыми каналами в эпохи Суй и Тан были Биань, идущий от Желтой реки у Кайфына на юго-восток к Хуайхэ и Великому Китайскому каналу, и сам Великий канал, который тянется на юг к Янчжоу, пересекает Янцзы и продолжается еще на 435 километров до Ханчжоу.
Чтобы отпраздновать открытие улучшенного водного сообщения между Лояном и Янчжоу, Ян-ди организовал пышную процессию «челнов-драконов и ладей-фениксов, боевых кораблей „Желтый дракон“, алых боевых судов, многопалубных транспортных судов, лодок и бамбуковых плотов. Корабельщики, собранные со всех рек, тянули их зелеными шелковыми лямками… Суда следовали один за другим, так что нос одного упирался в корму другого, более двухсот лиг [100 километров]».[459] В строительстве каналов суйские императоры преуспели больше, чем в управлении страной. Династия просуществовала меньше сорока лет, но более чем через пять веков после Ян-ди, когда сунский двор вынужден был перебраться в Ханчжоу (который переименовали в Линьань), поэт и государственный деятель Лу Ю написал: «Императорский двор находится сейчас в [Линьане] исключительно потому, что существует этот канал. И канал Биань, и этот проложены династией Суй и служат нашей Сун. Таково ли было предопределение судьбы?»[460]
Суйские императоры пытались воссоздать Китай эпохи Хань, укрепив свою власть над всей территорией страны и установив связи между Срединным царством и мелкими государствами по периферии китайской культуры и дальше. Хотя и Цзяочжи, и Линьи признали верховенство Суй и отправили новому императору послов, в 601 году Цзяочжи объявило себя независимым. Китайцы ответили решительно, но двинули свои армии не проверенным путем через провинции Гуандун и Гуанси, а через Юньнаньское плато, и атаковали с запада. Принудив Цзяочжи к покорности, император поручил своему наместнику контролировать морскую торговлю и «варваров из всех царств[461] к югу от моря… прибывающих на судах после долгого пути… и везущих товары через Цзяочжи». В 607 году Суй обменялась посольствами с государствами Юго-Восточной Азии. Однако разорительные военные кампании на Корейском полуострове не позволили Суй получить выгоды от этих многообещающих инициатив.
Северо-Восточная Азия
Северо-Восточную Азию связывают с китайцами долгие и сложные отношения, и хотя этот регион не взаимодействовал напрямую с областями западнее и южнее Китая, Срединное царство оказывалось не столько барьером, сколько фильтром для новых идей и институций, идущих из более далеких уголков Евразии. Впервые люди появились на Японских островах примерно тридцать тысяч лет назад; некоторые из них попали на Хоккайдо с Камчатки и Курильских островов, но более обычным был путь через Корейский пролив на острова Кюсю и Хонсю. Континентальное влияние стало особенно заметным с IV века до н. э., когда китайские государства обратили пристальное внимание на Корейский полуостров. В то время северное царство Янь (столица которого располагалась севернее современного Пекина) вторглось в полуостровное государство Кочосон (Старый Чосон), занимавшее территорию между Пхеньяном и Сеулом. Население, спасаясь от захватчиков, бежало через Корейский пролив. Вероятно, эта миграция послужила катализатором для перехода от культуры дземон, жившей охотой и собирательством, к более оседлой и технически развитой культуре яей. Древняя легенда об экспедиции, отправленной циньским императором за даосским эликсиром бессмертия и оставшейся на острове Кюсю, возможно, отражает исход с Корейского полуострова в Японию. К этому времени культура яей уже усвоила множество китайских практик, существовавших в Корее, в том числе металлургию и рисоводство. В отличие от Китая и Кореи, Япония практически перескочила из неолита в железный век, импортировав в III веке до нашей эры технологии обработки бронзы и железа одновременно.[462]
В 180-х годах до н. э. беженец из Янь по имени Виман захватил трон Кочосона и перерезал торговое сообщение между Китаем и мелкими государствами Южной Кореи. Ханьские императоры терпели такое положение до 109 года до н. э., когда они вторглись в Кочосон и разделили полуостров на три округа. Тогда Китаю первый и последний раз удалось установить полное колониальное присутствие в Корее. Три округа со временем превратили в государства Когуре, Пэкче и Силла. Пэкче занимало юго-западную часть Корейского полуострова и действовало как посредник между Китаем и Японией. Силла, на юго-востоке, тоже торговала с Японией. Центральная часть Когуре находилась на реке Ялуцзян, но, несмотря на близость Срединного царства, Когуре лишь в IV веке начало заимствовать китайские формы правления, законы, письменность и буддизм. В V веке Когуре захватило Ляодунский полуостров и Восточную Маньчжурию и заняло главенствующее положение на полуострове; государство Силла было его младшим партнером. Страшась нападения Когуре, Пэкче набирало воинов из японского государства Ямато, возникшего на равнинах Хонсю, возможно, под влиянием Пэкче.
Еще долгое время после начала нашей эры в китайских документах Япония почти не упоминается, однако известно, что японская миссия добралась до китайского округа в Северной Корее в I веке до н. э. и что другая японская миссия прибыла к ханьскому двору в 57 году н. э., а император послал правителю