Роковая Роксана

22
18
20
22
24
26
28
30

В следующее мгновение я оказалась в объятиях графа. Он притянул меня к себе, прижав грудью к своей груди, и пристально всматривался мне в лицо, прищуривая тёмные, блестящие глаза.

- На свадьбе вы едва терпели мои прикосновения, - произнёс он, - краснели и бледнели, стоило мне заговорить о нас, а теперь убеждаете, что готовы идти до конца? Поосторожнее, Роксана. Я могу и поверить.

- Только этого я и хочу, - сказала я тихо, не делая попытки освободиться. - Помните, вы сказали, что внешне я холодная, но вы разглядели во мне огонь? И что это пугает…

- И завораживает, - закончил граф. – А вы сказали, что любили всех своих женихов.

- Верно, - подтвердила я. – И даже если вам это неприятно, я не могу солгать, что не любила их.

- Наоборот, мне нравится ваша честность, - сказал он. – Меня разочаровало бы, если бы вы собирались под венец не по любви, а по другим причинам. Но мне хотелось бы знать кое-что…

- Что именно?

- Вот здесь, - он просунул руку между нашими телами и положил ладонь на мою грудь, слева, - осталось ли ещё место для меня?

Соловьи заливались так, словно хотели заглушить наши голоса. Словно хотели сказать, что не надо тратить время на разговоры, объяснять то, что и так ясно. Но у людей не всё так просто, как у птиц, и я понимала, что мне придётся объясниться с мужем. И от сказанных именно сейчас слов многое будет зависеть. Поэтому соловьи могут щебетать и дальше, их пение необходимо для этой ночи так же, как и слова. Слова любви.

- Моё сердце целиком ваше, - сказала я, и граф впервые вздрогнул. Клянусь, раньше я ни разу не замечала в нём волнения, только теперь. – Если захотите, - продолжала я, - то моё сердце останется вашим навсегда. Знаете, я смогла пережить смерть Винсента, Колдера и Фарлея, смогла даже радоваться жизни, снова смеяться. Но если что-то случиться с вами… - я помолчала, опустив голову, а потом решительно закончила, глядя графу в глаза: - если что-то произойдёт с вами, у меня больше никогда не будет радости. Я знаю это, чувствую.

- Это мистер Ронбери начитывает вам текст? – поинтересовался он, но ладонь его уже ласкала меня – медленно, осторожно. – Что-то раньше я не наблюдал у этого господина таланта к любовным элегиям.

- И я не наблюдала, - сказала я, касаясь ладонью его щеки. – Но в одном уверенна совершенно точно - теперь я знаю, что такое настоящая любовь. Для меня это то, что я переживаю сейчас. То, что чувствую к тебе. Мне нравится твоя дерзость, твоя свобода, твоя независимость, я очарована твоей жизнью, и мне хотелось бы стать частью её…

Замолчав, я наблюдала за графом, который смотрел на меня, не отрываясь. Я слышала его прерывистое дыхание, видела, как в тёмных глазах зажглась знакомая безуминка, и меня необычайно радовало то, что мужские руки уже дёргали ворот моей рубашки, пытаясь обнажить плечи.

- Ну как? – прошептала я и не смогла сдержать невольного лукавства. – Любовная элегия получилась достаточно проникновенной?

- Ни слова больше, – предостерёг меня муж, - прогони подальше этого Ронбери, а сама останься.

Он, наконец-то, справился с моей рубашкой, стащив её пониже, и впился мне в шею долгим, горячим поцелуем. Я закрыла глаза, наслаждаясь этим новым, непривычным ощущением телесной близости, и постепенно мысли улетали всё дальше и дальше, а думать хотелось всё меньше и меньше…

Гилберт уже целовал меня в губы, почти грубо врываясь в мой рот языком, но мне был приятен этот напор, эти ярость и любовный пыл, и я ответила не менее яростным поцелуем, упиваясь им, пьянея от охватившей и меня саму страсти.

Но всё же здравость соображения вернулась, когда муж завозился, пытаясь расстегнуть ремень на своих брюках. Мы потеряли равновесие и чуть не скатились с узкого дивана на пол.

- Уверен, что хочешь заняться этим прямо здесь? - спросила я, успев схватиться за спинку дивана.

- Уверен, что согласен заняться этим с тобой хоть на потолке, - ответил Гилберт, подхватил меня на руки и понёс в спальню.