Роковая Роксана

22
18
20
22
24
26
28
30

- Сюда, пожалуйста, - граф сам открыл нам двери, помог маме спуститься по ступенькам, потому что отчим держал меня под руку. – Располагайте моим экипажем, как вам вздумается.

- Ещё раз благодарю, - отчим посадил в карету меня, маму, Стеллу и ещё раз поклонился королевскому эмиссару. – Мы все очень признательны вам за помощь, милорд. Для нас будет радостью и честью видеть вас у нас дома. Скажем, на ужин в пятницу?

- С огромным удовольствием, - граф раскланялся в ответ, а когда выпрямился, наши взгляды встретились. – Буду с нетерпением ждать пятницы. Благодарю за приглашение.

Я подалась в глубь экипажа, не желая терпеть взгляд тёмных и блестящих глаз. И хотя происшествие в королевской ложе оглоушило меня, я не утратила связи с реальностью. Граф оказался на высоте – не прошло и часа после знакомства, а он уже стал дорогим гостем в нашей семье. А пятница… она ведь завтра.

Отчим забрался в карету последним, дверца захлопнулась, и я услышала, как граф приказал кучеру:

- Трогай!

Карета дрогнула и покатилась по улице.

- Ненавижу оперу, - сказала мама сердито. – И пела эта ворона дель Претте ужасно! не понимаю, кому она может нравиться.

- Да уж, - пробормотал отчим сквозь зубы, глядя в окно.

- Что?! – вскинулась мама, хотя он ни в чём её не обвинял. – Я всего лишь вернулась за биноклем! Зато граф будет завтра у нас в гостях. Надо купить телятины, чтобы сделать отбивные, и заказать эклеры у кондитера. Как вы думаете, девочки, эклеры – достаточно изысканно для ужина? Или лучше заказать масляные пирожные? Что понравиться графу больше? Мужчины, обычно, любят что-то посерьёзнее, но эклеры – это так изящно, почти по-столичному…

- Мама, - только и произнесла я.

У меня не было сил даже на упрёки, а не то что думать, что понравится графу Бранчефорте. Стелла промолчала, а отчим еле заметно покривил губы – то ли улыбнулся, то ли поморщился.

- Тогда пирожные, - сказала мама, сразу поубавив энтузиазма. – Я люблю их больше, чем эклеры.

Ей никто не ответил, и она обижено замолчала.

До самого дома никто из нас не проронил ни слова. Возле нашего крыльца карета безошибочно остановилась, и я вдруг вспомнила, что ни граф, ни кто-то из нас не называл кучеру адреса. Пока отчим благодарил кучера, передав две серебряных монеты, я убедилась, что кучер у графа был не местный – такой же столичный хлюст в бархатной куртке и начищенных до блеска высоких сапогах.

Мы зашли в дом, и мама тут же умчалась в кухню – давать слугам указания насчёт завтрашнего ужина, а я и Стелла ушли к себе в комнату. Говорить по-прежнему не хотелось, и, избавившись от вечерних нарядов, и умывшись, съев вместо ужина по куску ромового торта и выпив по две чашки ромашкового чая, Стелла залезла с ногами в постель, углубившись в чтение очередного романа в потрёпанной обложке, а я села к столу, заточив перья и открыв чернильницу.

Чай и купание придали сил и освежили, и теперь я готова была стать господином Ронбери и поведать Солимару последние сплетни высшего света.

- Пишешь письмо? – спросила Стелла, робко посмотрев на меня поверх книги. – Кому?

Обычно болтушка, теперь сестра была сама скромность и деликатность. Я была благодарна ей за это, мне совсем не хотелось обсуждать с кем-то события, что произошли в театре, но и раскрывать свои секреты не собиралась.

- Нет, не письмо. Дневник, - я показала Стелле альбом, который как-то купила на благотворительном базаре.