— Эй, крепко сердишься на меня, Шмая? — посмеиваясь в длинные рыжеватые гусарские усы, спрашивает балагула.
— Провались ты к чертовой бабушке!..
— Может, слезешь на минутку с крыши? Посидим, покурим…
— Сатана пускай с тобой курит! Спасибо тебе за ласку, Хацкель! Хороший ты человек, только жаль, бог смерти не дает…
— Ты что же, брат, серьезно сердишься и считаешь, что прав?
— Нет, ты прав!.. Только отстань от меня. Не могу смотреть на твою рыжую морду, тошнит меня…
— Что ж, Шмая, пусть будет по-твоему. Но ты напрасно обижаешься. Я тебе зла не желаю… Уважаю тебя.
— Спасибо на добром слове, только отвяжись! — махнул рукой кровельщик.
— Не хочешь, значит, слезть на минутку? — ехидно подмигнул Хацкель. — Ну, сиди себе на крыше, а я сам как-нибудь справлюсь…
Он достал из кармана бутылку водки и кусок колбасы.
— Один выпью за твое здоровье… — продолжал балагула. — Но послушай мой добрый совет. Ты сегодня, кажется мне, еще маковой росинки во рту не имел, а наговорить уже успел с три короба. Ну слезай, хватит тебе важничать! Хоть ты и ефрейтор, и три железяки у тебя на груди, а только ничего с тобой не сделается, если ты выпьешь с простым балагулой…
Против такого соблазна Шмая-разбойник устоять не мог. Вытер грязные руки о штаны, слез с крыши и присел рядом с Хацкелем на бревно.
Балагула со знанием дела ударил ладонью по дну бутылки, пробка вмиг вылетела, и крепкая жидкость вспенилась, забурлила. Хацкель весь просиял и отмерил большим пальцем половину:
— Ну, будем здоровы! Лехаим![2] — важно проговорил Хацкель и приложился к бутылке. Отпив ровно половину, понюхав и откусив кусок сухой колбасы, он добавил: — Эх, хороша, чертяка! И как люди жили бы без этой святой водички?..
— Что ж, — неторопливо сказал Шмая, глядя на бутылку, — конечно, штука неплохая… Ладно, будем здоровы, и пусть уж на нашу землю придет порядок и настанет справедливость, чтобы простому человеку спокойно жилось на свете… Лехаим!
Он медленно, с толком выпил остаток и быстро закусил. Скоро глаза его загорелись веселыми искорками и, поправив на голове фуражку, он оживленно заговорил:
— Знаешь, что я тебе скажу, Хацкель? Цари — это большие паршивцы, чтоб их всех из могил выкинуло! Но кто-то из них все же умную вещь придумал: сороковку. Кажется, это работа нашего Николки?
— Дурень! Куда ему до такого додуматься? Сороковку, слыхал я, придумали не то древние греки, не то древние евреи, когда выбирались из египетской неволи. Чтоб веселее им было идти по пустыне…
— Да уж кто б ни придумал, а напиток неплох. Жаль только, что мало… — сказал Шмая. — А что касается того, кто придумал напиток, то я с тобой не согласен… Если мне память не изменяет, то в священном писании сказано, что за шесть дней бог создал небо и землю, Адама и Еву и — вдобавок — эту самую сороковку, чтоб им приятнее было разгуливать в райских кущах…
— Мы с тобой, разбойник, разбираемся в этих делах, как баран в аптеке… Но что касается истории, то я больше тебя кумекаю… Хоть гимназий я не проходил, но все понимаю. Я вечно в пути. Сижу на козлах, смотрю на мир божий с высоты своего облучка и вижу все, что делается вокруг…