Контракт на гордость

– А удар-то слабоват, Лизок, – тренер обнаруживается за тележкой с подозрительно накренившимся трехъярусным тортом. Вронский бережно убирает мне за ухо выбившуюся прядь волос и, приобняв за плечи, шутливо отчитывает: – надо больше тренироваться, Истомина! Или ты сегодня мало каши съела?

– Я готов дать ей пару уроков, – набивается мне в учителя Ванька, пока я утыкаюсь носом в пропахший табаком пиджак Григорича. Цепляюсь за гладкую ткань насыщенного винного цвета и думаю, что в объятьях наставника можно пережить и голод, и засуху, и атомную войну. И, может быть, даже достичь полного дзена, если одна вредная личность не будет зудеть над ухом.

– Не дорос еще, – цыкает на присмиревшего Филатова Вронский и машет в сторону поднявшегося и теперь сверлящего меня убийственным взглядом Глеба: – иди лучше брата отмывать. И Волкова захвати, чтоб не скучно было.

Убедившись в том, что продолжения представления не будет, толпа постепенно рассасывается. Девушка в персиковом платье цепляется за локоть высокого парня в самой обычной футболке и светло-голубых джинсах и что-то возмущенно ему высказывает. Женщина в сером костюме три раза осеняет меня крестным знамением и воздевает такие же бесцветно-серые глаза к небу. Ну, а курчавый мальчишка, с восхищением наблюдавший за моим мастер-классом «как дезориентировать противника одним ударом», тащит к нам своего отца.

– Пацана моего в секцию возьмешь, Григорич? – в огромных голубых глазах кудряша в обрамлении частокола пушистых изогнутых ресниц светится восторг, граничащий с обожанием. Я же пытаюсь улизнуть под шумок, пока обо мне не вспомнили и не пожурили за что-нибудь.

 – Ленке моей помоги, а то она с близняшками совсем зашивается, – потрепав меня по макушке, просит тренер и переключается на будущего чемпиона в белой рубашке и с маленькой фиолетовой бабочкой на шее.

 А я спешу скорее начать спасательную миссию, потому что выгравированная огромными буквами надпись на лбу у Вронской сигнализирует о том, что со стихийным бедствием в двойном комплекте мамаша не справляется. Одна сестра накрепко вцепилась в подол платья неизвестной мне гостьи и требует, чтобы «ыжая тетя» опустилась на четвереньки и поиграла с ней в черепаху. Другая – заканчивает разрисовывать белоснежный фартук так некстати вышедшего в люди повара, и мне, честно признаться, даже нравится получившийся пейзаж.

– Крохи, а пойдем со мной рыбок кормить? – и в то время, как мелкие обмозговывают мое предложение, я осторожно отцепляю Машины пальцы от нежно-зеленой сатиновой ткани и, пользуясь выданным мне кредитом доверия, сгребаю ее в охапку. Позволяю ножкам в сандалиях с изображением Микки Мауса обвиться вокруг своей талии и не боюсь испачкать наряд.

Освободившейся рукой я ловлю Олю за ладонь и торжественно клянусь, что на обратном пути они с сестрой поменяются местами. И мы даже успеваем выйти на задний двор, пересечь идеально постриженный зеленый газон и остановиться у фонтана, когда нас догоняет подвыпившая Лебедева.

 – Так-так-так, Истомина. А ты точно ведьма. Ни килограмма за семь лет не набрала, – под огнем раздевающих меня зеленых глаз становится не уютно, и я бы с удовольствием покинула поле боя, если бы не мои обезьянки, повисшие с двух сторон и с живым интересом наблюдающие за нашей светской беседой.

Я молчу, как партизан на допросе у немцев, только крепче обнимаю мелких и беззвучно обещаю себе, что рыжей стерве не удастся меня спровоцировать. Я не имею права срываться при детях, даже если терпеть ее не могу с того дня, как она изменила Саше с Глебом.

– В центре внимания, такая вся из себя звезда, Волкова захомутала, Ваньку против меня настроила. Всегда знала, что нельзя тебе доверять, – пошатывается на высоких каблуках Марина и, пролив часть шампанского из бокала на землю, чертыхается, вызывая приступ глухого отвращения.

Мне хочется спросить у этой привлекательной, в общем-то, женщины, почему ей неймется. По какой причине она не хочет выстраивать счастливую семейную жизнь и норовит сунуть свой аккуратный чуть вздернутый нос в наши с Сашей дела. Хочется поинтересоваться, неужели она пожалела об украшающем ее безымянный палец кольце, а еще – посоветовать хорошего психолога. Говорят, помогает. И я уже почти облекаю вертящиеся на языке вопросы в слова, когда из задней двери на улицу высыпает бравый отряд выпускников боксерского клуба.

– Нас Григорич на помощь прислал! – бодро отчитывается Ванька, первым добежавший до фонтана и втиснувшийся между нами с Лебедевой.

– Кому? Мне или ей? – невинно уточняю, изогнув бровь, пока Филатов инспектирует близкое к невменяемому состояние жены брата. Под возмущенный вопль Маринки, он закидывает ее на плечо и несет к домику охраны, рядом с которым припаркован черный внедорожник.

– Позволишь? – Захар с Феликсом избавляют меня от обязанностей няньки, начинают сюсюкаться с близняшками и соглашаются поиграть и в черепаху, и в «Море волнуется раз», и в «Летели лебеди», лишь бы сестры улыбались и больше не разукрашивали ни повара, ни официантов.

Ну, а последним ко мне направляется Волков. Без пиджака, в расстегнутой на три верхних пуговицы черной рубашке с подкатанными рукавами он выглядит лучше Дэвида, мать его, Ганди (мужчина-модель, любимец модного дома Dolce&Gabbana, посол бренда виски Johnnie Walker Blue и мороженого Whey Hey – прим. автора). И я даже готова сделать вид, что не замечаю, что костяшки его пальцев свежестесаны и немного припухли.

– Мне стоило за тебя переживать? – Саша обходит меня со спины и прижимается носом к шее, отчего стремительно ускоряется пульс и потеют ладони.

– Нет, – он оставляет на коже предупреждающе-болезненный укус, и мне приходится справляться с миллионом электрических разрядов, прошивших мое тело от макушки до пят.

– Точно? – я успеваю пожалеть, что к празднованию юбилея мы еще не приступали, мечтаю остаться с Волковым наедине и на выдохе ему сообщаю.