Руки ему скрутили за спиной, а ноги так связали, что он едва мог идти, спотыкаясь при каждом шаге. Острием меча офицер выгнал его в коридор. Голос Полифема, считавшего пальцы – до пяти, затем снова до пяти, – стих вдали.
– Глупость, конечно, – пробормотал стражник, – но я готов поклясться, что после того, как ты проглотил эту свою дрянь, тебе стало лучше. Хотя теперь это уже не важно.
Он распахнул дверь, и они вышли на каменный порог, под которым журчала река. Было очень темно, дул холодный ночной ветер.
–
Старик с криком рухнул в воду – и исчез.
Стражники подождали, чтобы убедиться, что больше он не всплывет, и разошлись, тут же обо всем забыв. Для них это всего лишь служба.
Но глубоко в быстротечных водах Тибра Аподорий задержал дыхание, более всего радуясь, что его, перед тем как бросить в реку, не зашили в мешок.
– В столь поздний час? – раздраженно спросил Марк Плацид. – Кто там?
– Нубиец, сенатор, – объяснил раб-слуга, не подозревая, какое воздействие его слова окажут на разум Марка. – Весь мокрый и очень грязный, и, если бы он не поклялся всеми богами, что это вопрос жизни и смерти, я бы выгнал его на улицу. Но он просил передать, что его зовут Аподорий.
– Подай вина, – слабым голосом проговорил Марк. – Помоги мне перебраться на кушетку. И поскорее
– Я здесь, сенатор, – раздался из-за прикрытого занавесом дверного проема явственный голос Аподория.
Марк вытаращил глаза. Едва не задохнувшись, он зашатался, и раб обеспокоенно помог ему опуститься на ближайшую кушетку.
– Сожалею, что явился в таком виде, – продолжал нубиец. – Но Тибр – не самая чистая река даже в лучшие времена, а мне к тому же было нелегко освободиться от пут.
– Подойди… подойди сюда, – прошептал Марк. – Позволь мне… Нет! Раб! Прикоснись к этому человеку, проверь, из плоти ли он!
Изумленный раб повиновался.
– Живая плоть, – доложил он. – Но, как видишь, господин, скользкий от грязи.
– Не призрак… Хвала богам, хвала богам! Чего же ты хочешь от меня? – прохрипел Марк.
– У меня серьезное дело к цезарю, – сухо отвечал Аподорий. – Но зачем мне обращаться к нему, если всему Риму и всей империи ведомо, что слова-то его, а вот мысли твои?
Марк горделиво выпрямился и вернул частицу свойственного ему самообладания.
– Раб! – крикнул он. – Умой этого человека – он мой гость! Оботри его, облачи в хорошую новую тогу, подай вина! Да поживее!