Он задал Хораду вопрос, который слегка помог облегчить его беспокойство: от Хорада он получил ответ, который поддерживал его в дальнейшем.
Он спросил:
– Как вам удалось почерпнуть так много из того, что я с трудом выразил словами?
И Хорад объяснил:
– С твоей эпохи прошло много времени, Лодовико. Для нас общение не ограничивается речью. Да и с тобой, если честно, так не было: по большей части ты, кажется, воображаешь, что так было, но на деле то, что ты принимал за недопонимания, обычно являлось последствием того, что кто-то «слишком хорошо» понимал собеседника. – И сухо заключил: – У этого выражения нет эквивалента в каком-либо из современных языков, потому что в языке, на котором мы говорим сейчас, есть способ выразить кавычки.
Все это было величайшим достижением восхитительно эволюционировавшего современного разума, способность вместить тысячелетия размышлений и анализа в несколько коротких предложений.
И, поскольку Лодовико отчетливо понял этот краткий ответ, хотя он принадлежал к гораздо более позднему миру, чем его собственный, он сумел убедить себя, что нынешнее человечество достойно его страданий.
Он ушел снова. Снова. Снова.
Им стало страшно. Они не рассчитывали, что он помешается на путешествиях в места, где невозможно выжить. Всякий раз, как ему пытались объяснить, что он сделал уже достаточно, он бесновался и бредил, пока ему не позволяли снова уйти.
Со временем они смирились. Они его создали. Теперь он стал собой. Создатели уже давно не могли управлять им. Им осталось лишь получать данные из разговоров с ним или даже просто из его присутствия. Сумасшедший, дикий, примитивный, безумный?
Он предлагал – по-прежнему, как ни удивительно, – отчеты, которые другие могли изучить и преобразовать в понятную, а значит, увлекательную информацию.
Прошло уже немало времени в процессе психической эволюции человечества с тех пор, как у них было то, что их предки назвали бы
Таким образом, они смирились с тем, что ему необходимо развиваться – да, на Юпитере, Нептуне и Уране! По-разному, путем насилия над собой передавая остальным знания. (Что это значит? То и значит, ведь ни один человек раньше ничего подобного не видел!)
По мере того как путешествия утратили ореол чуда – в конце концов, это были просто события, происходящие за пределами Земли, но в этой вселенной, в этой галактике, в этой планетарной системе (которая с каждым исследованием все уменьшалась), – он научился описывать полученный опыт проще и яснее.
На Уране его сожрало какое-то существо длиной в пятьдесят тысяч миль, и он выжил. Это лишь одно из миллиона других воспоминаний.
Естественно.
На Нептуне подобие вулкана извергало ярд ледяной лавы в год, а местная флора эволюционно адаптировалась к этой угрозе и у него на глазах научилась убегать вдвое быстрее. И снова лишь малая часть данных, которые сложнее выразить словами.
Что до Юпитера,
Ну, а Сатурн… Это он особенно ценил – не только за плавучие горы метана, радуги из аммиака и гейзеры, даже не за кольца, но за то, что тамошние существа были необычайно вкусными и очень этим гордились. Им льстило, что впервые кто-то за пределами планеты мог оценить их вкус. Они даже не подозревали о том, что существует что-то за пределами их мира. Их сознание взорвалось, словно скорлупа яйца вокруг птенца (хотя они не были ни птенцами, ни скорлупками, а чем-то совершенно