Потом он увидел, что написал, и в ярости перечеркнул последние два слова, а потом еще раз и еще раз, а когда написанное стало невозможно прочесть, заменил его на: «как обычно». В норме!
«Я в своем собственном сумасшедшем доме».
Он наклонил настольную лампу так, чтобы она светила ему в лицо, и повернулся взглянуть на свое отражение в зеркале на стене, висевшем здесь для дежурных медсестер. После бессонной ночи он выглядел несколько потрепанным, но в целом внешне с ним все было в порядке. Как обычно, как с пациенткой из палаты номер одиннадцать.
Тем не менее Старлинг продолжал спать всю ночь без сновидений, не живой и не мертвый.
Уиллс вздрогнул: ему показалось, как что-то черное, похожее на нить, задело его плечо. В сознании возник образ Старлинга, протягивающего с койки провода ЭЭГ, словно щупальца или нити из фильеры, опутывающие больницу своей сетью, и Уиллс, точно муха, оказался в ловушке, в самом ее центре.
Он представил, как из него, точно из мухи, вытягивают все соки.
И вдруг Ламберт выпрямился на диване и открыл глаза, как будто поднял ставни, чтобы утром проветрить дом.
– В чем дело, док? – сказал он. – Вы, черт возьми, белый как мел.
На плече не было никаких черных нитей.
– Ничего, – выдавил Уиллс. – Должно быть, просто устал.
Он подумал о том, что надо бы поспать и не приснятся ли ему сны.
Наступило яркое, теплое утро. Ему никогда не удавалось выспаться днем; проснувшись в четвертый или пятый раз и все еще чувствуя себя усталым, он решил оставить попытки заснуть снова. Он вспомнил, что сегодня должен прийти Дэвентри. Может, пойти поговорить с ним?..
Уиллс оделся и вышел за дверь, под глазами у него залегли темные круги. В саду вяло переминались с ноги на ногу менее тяжелые пациенты. Среди них прогуливались Дэвентри и старшая медсестра, нахваливали их цветы, тщательную прополку, отсутствие тли и мошек. Дэвентри интересовался садоводством только с точки зрения терапевтической пользы. В каком бы смятении ни пребывали пациенты, они это понимали, но Дэвентри, очевидно, не знал, что они все замечают. Уиллс посмеялся бы над этим, но смех ускользал от него. Неиспользуемые способности, как и неиспользуемые конечности, атрофируются.
Дэвентри заметил его издалека, на подходе. Птичьи глаза, прикрытые очками, по-куриному обратились в его сторону. Не размыкая губ, он что-то сказал старшей медсестре, та кивнула и отошла. Резкие черты лица озарила улыбка; ноги быстрыми шагами понесли его через крошечный газон, который пациенты никогда не косили, потому что газонокосилки опасны.
– А, Гарри! – радостно приветствовал его Дэвентри. – Я как раз хотел с тобой поговорить. Пройдем в кабинет?
Поворачиваясь, он дружелюбно взял Уиллса за руку. Уиллс, не переносивший этой привычки, выдернул руку, прежде чем хватка стала крепче.
– Если на то пошло, я тоже хочу с тобой поговорить, – сказал он.
Резкость его тона поколебала самообладание Дэвентри. Птичьи глаза окинули его лицо внимательным взглядом, голова слегка склонилась набок. У Дэвентри был длинный список вычурных манер, но Уиллс знал, что скрывается за каждой из них, и часто мог найти этому объяснение.
– Ха! – воскликнул Дэвентри. – Догадываюсь, о чем пойдет речь!
Бок о бок они вошли в здание. Шаги отбивали неровный ритм, будто два колотящихся сердца. В коридоре Дэвентри снова заговорил: