Первые полчаса смены они бесцельно болтали друг с другом, но Уиллс иногда терял нить разговора, потому что постоянно представлял себе, что происходит в той палате дальше по коридору, где Старлинг, словно бальзамированная мумия, председательствовал среди теней и огоньков аппаратов. Теперь никто уже не вторгался в его личное пространство, когда он ложился спать; он все делал сам: прикладывал электроды, накладывал подушечки на глаза, включал оборудование. Был риск, что он заметит, что будильник отключен, но механизм всегда был настроен так, чтобы подавать сигнал не раньше, чем через полчаса простого мониторинга сна.
Старлинг всегда засыпал быстро, даже при отсутствии физической усталости. «Очередное доказательство податливости его разума», – кисло подумал Уиллс. Лечь в постель означало заснуть, и он засыпал.
Как правило, первая попытка увидеть сон назревала в его черепушке где-то спустя три четверти часа. В течение шести месяцев и нескольких дней будильник крушил эту первую попытку и все последующие; спящий слегка изменял позу, даже не потревожив белья, и…
Но не сегодня.
Сорок минут спустя Уиллс встал. У него пересохло во рту.
– Если понадоблюсь, я в палате Старлинга, – сказал он. – Мы отключили ему будильник, и он должен начать снова видеть нормальные сны. – Прозвучало неубедительно.
Кивнув, Грин взял со стола журнал.
– У нас тут кое-что необычное, да, док? – спросил он.
– Одному Богу известно, – ответил Уиллс и вышел.
Сердце стучало так громко, что казалось, будто оно способно разбудить всех спящих вокруг. Шаги гремели, словно удары гигантского молота, в ушах грохотала кровь. Он пытался побороть тошноту и ощущение падения, из-за которого прямые линии коридора – пол и стена, стена и потолок – извивались, как коса из четырех прядей, как сверло дрели или леденцовая палочка, таинственным образом крутящаяся в обратную сторону. Шатаясь, словно пьяный, он подошел к двери в палату Старлинга, с ужасом глядя, как его собственная рука тянется к дверной ручке.
«Я отказываюсь нести ответственность. Отказываюсь быть соавтором статьи о нем. Во всем виноват Дэвентри».
Тем не менее он смиренно открыл дверь, как смиренно принимал весь эксперимент.
Он знал, что вошел бесшумно, однако ему представилось, что он топает, как слон по битому стеклу. В палате ничего не изменилось, не считая, разумеется, отключенного будильника.
Уиллс поставил стул с резиновыми набойками на ножках так, чтобы иметь возможность следить за бумажной лентой с данными ЭЭГ, и сел. Пока что отображались только типичные ритмы раннего сна. Первый сон Старлинга за ночь еще не начался. Если он дождется начала этого сна и увидит, что все идет хорошо, возможно, это изгонит призраков из его разума.
Он сунул руку в карман пиджака и сжал в пальцах зубчик чеснока.
Потом вытащил чеснок и в изумлении уставился на него. Он не помнил, как положил его туда. Когда он в прошлое ночное дежурство мучился от вампирского вида спящего Старлинга, он провел большую часть тихих часов, рисуя фигуры с крыльями, как у летучих мышей, нанося им в сердце удары кончиком карандаша, очерчивая вокруг них перекрестки и выбрасывая продырявленные листки бумаги.
О боже, каким облегчением станет освобождение от этой одержимости!
Но зубчик чеснока – хотя бы безвредное ее проявление. Он бросил его обратно в карман. И сразу после этого заметил две вещи. Во-первых, линия на ленте ЭЭГ изменилась, что означало начало сновидения. Во-вторых, помимо зубчика чеснока у него в кармане обнаружился очень острый карандаш…
Нет, не карандаш. Это был кусок шершавого дерева около восьми дюймов в длину с острым кончиком. Это все, что нужно. Это и еще что-нибудь, чтобы забить его. Порывшись во всех карманах, Уиллс нашел резиновый молоточек для проверки рефлексов. Конечно, это не подойдет, но все же…
Пижамная кофта Старлинга, как будто случайно, расстегнулась. Уиллс аккуратно расположил кол над сердцем и занес молоток.
ebooksa