– Но если я не могу никому рассказать, кто я, как…
– Все очень просто. Мы посылаем инструкции так называемым «медленным путем» – иными словами, оставляем сообщения там, где наши наследники их непременно найдут, – таким образом объясняя, что мы планируем делать. На том конце идет подготовка. Из-за того что в настоящее время мы не можем зайти далеко, исследования по-прежнему проводятся втайне, но наши наследники
Хлопнула дверь.
В лихорадочном волнении Вентшлер приказал ординарцу достать требуемое Калькгавером одеяние, пока сам умывался и брился. Однако признавать, что он не берет с собой свои драгоценные награды, было ниже его достоинства; он спрятал их там, где был уверен, что их не найдут до его возвращения. Ему подумалось, что это наверняка произойдет скоро; управляя временем, научное подразделение СС вполне может вернуть его назад, прежде чем его отсутствие заметят… очевидно, именно поэтому Калькгавер не стал упоминать о необходимости объяснить его отъезд начальству.
Довольно напевая себе под нос и не заботясь о том, что думает о поведении господина ординарец, Вентшлер оделся в точности как было велено и спустился к главным воротам, где его ждал штабной «Хорьх».
Менее чем в двух километрах от замка из подушек на заднем сиденье, где Калькгавер заканчивал инструктаж, выскользнула игла, и не успел Вентшлер пожаловаться на укол, как провалился в бессознательное состояние.
Последним, что он услышал, были мягко сказанные его спутником слова:
– Помните, герр генерал, даже вы не имеете права знать, где находится наше оборудование…
Он проснулся в нормальном физическом состоянии (за исключением тупой боли в затылке, о чем его в конце концов предупреждали) и обнаружил, что лежит на застеленной шелковым покрывалом постели в комнате, освещенной персиковым светом четырех настенных ламп. Он был полностью одет, не считая шляпы, пальто и перчаток. Как только взгляд его остановился на частично занавешенном окне, он понял, что сейчас ночь. Проснувшись, он был готов разозлиться на Калькгавера за его проделки, а теперь рефлекторно вскочил, думая об обязательном затемнении.
Но стоило ему выглянуть в окно, как он понял свою ошибку. Повсюду светили фонари, в других окнах тоже горел свет.
Этому городу явно не угрожали воздушные налеты.
Впервые он начал верить тому, что описывал Калькгавер.
Если бы он только мог выбраться наружу и все исследовать! Но Калькгавер объяснил, почему этого нельзя делать, да и толстые решетки в любом случае помешали бы ему.
Как будто узнав, что Вентшлер встал, в дверях возник человек. Это был превосходный ариец: голубоглазый, светловолосый, ростом под два метра. На нем был галстук-бабочка и фрак… возможно, мода изменилась.
– Рад видеть, что вы проснулись, сэр. Ваши хозяева ждут вас внизу, как только вы умоетесь. Будьте добры, постучите в дверь, когда закончите, и я с радостью провожу вас вниз.
Он снова исчез, и дверь закрылась, издав уверенный щелчок.
Раз это первый человек, с которым генерал контактировал… ну, по «прибытии», он, должно быть, в курсе тайны путешествий во времени?..
Но ничего нельзя воспринимать как должное. Калькгавер подчеркнул, что ученые пока знают очень мало о странном и удивительном мире, который он посетил. Более того, они упорно не желали ничего знать о своих преемниках, боясь создать дестабилизирующую обратную связь.
Поэтому пока что остается только делать что скажут, хотя генерал жалел, что не помнит, как его сюда переправили. Сверкающие ворота, или серебряный тоннель, или…
Да какое это имеет значение, укорил он себя. И, заметив возле кровати раковину, вспомнил, что должен «умыться». Это хорошо; после путешествия он чувствовал себя грязным. Открыв краны и протянув руку за мылом – совершенно новым, – он заметил кое-что в корзине для мусора.