Он сильно намазал себе кусок черного хлеба сливочным маслом и поднес ко рту. Помедлил. За его действиями с нехорошей, даже с несколько пренебрежительной гримасой наблюдал скептический О"Салливан.
— Ты не бережешь свое здоровье. Здесь, — он ткнул пальцем в бутерброд. — Здесь у тебя очень значительное количество холестерина.
«Не берегу, говоришь, мое здоровье… Берегу, еще как берегу!»
Капитан Глеб подмигнул практическому итальянцу.
— За меня не бойся. Это у меня от нервов такое — переживаю, понимаешь.
С дальнего бревна к ним опять примчался радостный Хиггинс, притащив за собой на хвосте молчаливого шведа.
— Давай, выпьем еще! Ты замечательный парень, Глеб!
Швед согласно кивнул головой и без спроса наполнил из принесенной с собой бутылки стакан Глеба. До краев.
Спрятавшись за свою волшебную кружку, Бориска с ужасом смотрел на предстоящую гибель своего боевого командира. Тот ухмыльнулся и подмигнул.
— В бой идут одни старики!
Даже почти немой швед с восхищением вслух вспомнил своих скандинавских богов и чертей, когда Глеб, закусив блестящими зубами прозрачное стекло стакана, в три глотка опустошил его.
— А теперь ушицы! Николас, дай-ка мне еды поболе!
Уха действительно удалась.
И три больших трески были разделаны правильно, по справедливости, каждому досталось по сочному постному куску. И камбалу резали в котел помельче, она была послаще и нежнее, и рыбьи головы и плавники варились дольше, взвар наверху блестел круглыми толстыми пятнами жира. Лавровым листом скомандовал лично Глеб, три минуты на финише, не более — потом приправу за борт, чтобы кушанье не горчило.
Первый парадокс случился через полчаса.
Водка еще не окончательно пропала со стола, ухи тоже было почти половина котла, а черный хлеб уже кончился! Белые батоны целиком скучали на дальнем подносе, а родная черняшка исчезла со всех тарелок. Бориска полез в машину за резервом.
— Послушай, Глеб, я все время путаю Бадди и Мерфи. Как их различать-то, а то я боюсь чего-нибудь неправильного не тому сказать. А?
В самом деле, шведский профессор и молодой англичанин были очень похожи.
Толстенький краснощекенький Бадди имел большую розовую лысину на голове. Глазки у него были узенькие как щелочки, а бровей почти совсем не было, отчего лицо его казалось очень веселым и добрым. Только вот, в отличие от Мерфи, профессору природа подарила сильно крючковатый нос, а у Мерфи был просто тоненький крохотный носик. Англичанин был неспешен, а Бадди всегда стремился одновременно делать несколько дел. При этом все эти свои многочисленные дела Бадди воплощал в жизнь с таким усердием, что пот буквально струился с него, скатываясь ручейками с лысины прямо по щекам и затылку за шиворот. На шее профессора постоянно висело личное розовое полотенце с нарисованными зверюшками. Он то и дело хватал его и одним махом вытирал размокревшую лысину, стараясь захватить при этом и свою толстую шею.
— Бадди похож на стервятника. И с полотенцем. Запомнил, не оконфузишься?
ebooksa