– Не очень. Я немного отвлеклась. Честно говоря, я до сих пор не знаю, на чем остановиться. – Я поиграла ложкой. – А как дела на ферме?
Трэвис посмотрел на меня, потом на маму.
– Сначала поговорим о главном, – сказала мама, метнув предостерегающий взгляд на сына. – Сейчас самое важное – это здоровье твоего отца. Давайте сосредоточимся на этом.
– Да, мэм, – ответил Трэвис.
– Хорошо, мама, – согласилась я.
Мы с братом переглянулись и разом улыбнулись. Линетт Колдуэлл верна себе, несмотря ни на что.
Мы провели весь день в палате папы, в основном держали его за руку, пока он спал. Он не мог говорить из-за вставленной в горло дыхательной трубки. Так много трубок: в его груди, на шее, в животе, плюс капельница, соединенная с его рукой, и пульсоксиметр на пальце. Из-под больничной пижамы выглядывала тонкая белая повязка – она закрывала шов, ведь отцу вскрывали грудную клетку.
Пока он спал, мама вышивала, а Трэвис сидел на подоконнике и что-то смотрел в мобильном. Я сидела на одном из стульев рядом с кроватью отца, и глаза мои сами собой закрывались. Я не спала уже больше суток, и от усталости мысли путались.
Перед глазами возникали какие-то образы, пока наконец я не оказалась в объятиях Коннора и не заглянула в его зеленые глаза.
Вместо этого он наклонился и поцеловал меня. Меня охватило желание, внизу живота стало горячо, кровь закипела в жилах. Я прижалась к нему и поцеловала в ответ, широко открывая рот, чтобы взять все, что он мог мне дать. Мы целовались, пока у меня совершенно не перехватило дыхание, и тогда я отстранилась.
На меня смотрели сине-зеленые глаза, подобные океанским глубинам.
Уэстон обнимал меня, его тело прижималось к моему. Он сжал мое лицо в ладонях, погладил большими пальцами щеки, и то, как он на меня смотрел…
Никогда еще мною так не восхищались.
Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом поднял голову и посмотрел куда-то поверх моего плеча.