– По большей части благодаря другим бегунам.
– Это потому, что ты не даешь им возможности узнать тебя получше. У тебя, как и у всех людей, есть скрытые хорошие качества, хоть ты и считаешь, что чувства похожи на миндалевидные железы.
Уэстон нахмурился.
– Когда я такое говорил?
– В день, когда мы познакомились в библиотеке. Ты сказал, что чувства – как миндалевидные железы, пользы от них нет, но они могут стать источником дискомфорта, и лучше бы их удалить.
– Я действительно так сказал.
– Ты по-прежнему так думаешь?
Он посмотрел на меня своими океанскими глазами.
– Больше, чем когда бы то ни было.
Атмосфера за столиком вдруг накалилась, расстояние между нами словно сократилось с нескольких футов до нескольких дюймов. В памяти всплыл сон, приснившийся мне в Небраске, про то, как я целовала Коннора, а открыв глаза, увидела Уэстона…
Я кашлянула и отвела взгляд, хотя какая-то часть меня хотела оказаться ближе к Уэстону и узнать больше.
– Что? – мягко спросил он.
– Я не могу тебя раскусить, Уэстон Тёрнер.
– Почему ты всегда зовешь меня Уэстоном, а не Уэсом?
Я пожала плечами.
– Уэс – это, вообще-то, сокращение от «Уэсли». А имя «Уэстон» уникально.
– Только ты так меня называешь.
– Тогда я, видимо, тоже уникальна.
Едва заметная улыбка тронула его губы.
– Так и есть.