– Что помогает?
– Игра. То есть для чего ты это делаешь? Испытать облегчение?
Он кивнул.
– Да. На некоторое время. Но всегда есть нечто большее. Так сказать, больше историй, которые нужно рассказать.
– Какова твоя история? – Как только слова сорвались с моих губ, я захотела забрать их обратно. Они слишком резко проникали в личное пространство.
А я не могла ответить тем же.
– Ну, – сказал он.
Я махнула руками.
– Нет, забудь, – я схватила кофе и сделала большой глоток, чтобы чем-то занять рот.
Он пожал плечами.
– Мы типа ради этого здесь, да? – Он поджал губы, а потом расслабился, словно не мог решить, дать ли волю словам. Длинные пальцы барабанили по палочке для размешивания кофе, а взгляд был направлен куда-то вдаль.
Возможно, он был похож на меня. Возможно, несмотря на всю браваду, отстраненность и безразличие, Айзек Пирс лишь хотел чего-то нормального. Посидеть за кофе и просто поговорить.
– Мама умерла, когда мне было восемь, – сказал он. – У нее случился удар. Она была слишком молода для удара, но… Произошла закупорка сосуда, о котором никто не знал. Она умерла мгновенно.
Под кожей медленно закопошился ужас.
«Он видел ее смерть? Пожалуйста, скажите, что не видел».
– Я был в школе, – продолжил он, словно читая мои мысли. – Когда я пошел в школу, у меня была мама, когда вернулся – уже нет.
– Мне так жаль.
Он улыбнулся, твердо и быстро. Он все крутил и крутил пальцами мою палочку для размешивания.
– Звучит драматично, но потерять маму так быстро – все равно что выбить воздух из легких на целый год. Сосем не понять, что произошло. Она не болела. В одно мгновение она была жива, совершенно здорова, а в следующее – ее уже нет. Это было так ужасно бессмысленно, – он пожал плечами, такое просто горькое принятие чего-то ужасного. – Поэтому я перестал разговаривать. Не видел в этом смысла.
– На целых полгода? – спросила я.