«Милая фантазия, идиот».
Поднялся еще один занавес: я провожу еще двадцать лет в Хармони и моя дерьмовая жизнь преследует меня. Полгорода боится меня, а вторая половина осуждает и шепчется. Все знают больше о пьяных выходках моего отца, чем о моем актерском мастерстве. Имя Пирсов ассоциируется с гниющим знаком на свалке, а не сияет на вывеске театра.
«К черту это место».
В этот раз Уиллоу заметила мое мрачное выражение лица.
– Не фанат этого места?
– Нет, – ответил я. – Я хочу убраться отсюда.
– Куда ты хочешь? – спросила она. – Голливуд или Бродвей?
– Туда, где меня примут.
Она нахмурилась.
– Тебе все равно? Разве игра в фильме и на сцене – не разные вещи? Разве ты не станешь скучать по энергии живой аудитории?
– Да, наверное, буду, – ответил я. – Но я никогда по-настоящему не думал об актерстве как о чем-то кроме способа решить проблемы. Выбраться отсюда.
– Правда? – она скривилась, словно ощутила запах чего-то гнилого. Замолкла, но в ее глазах застыли другие вопросы.
– Давай, – сказал я. – Можешь произнести это. Я эгоист. Не ценю того, что имею.
Она взглянула на меня.
– Ну, это не я сказала…
Смешок сорвался с моих губ, хриплый, как ржавый двигатель. Вместо того чтобы почувствовать себя оскорбленным, мне понравилось, что я не пугал ее.
– Понимаю, – сказал я. – Но я не задумываюсь над тем, что делать с талантом или даром. Это просто способ сбежать.
– Но разве ты не чувствуешь, что творишь с людьми, которые смотрят пьесы с тобой? Это словно дар перемещения. Способ сбежать и для нас.
Я остановился и посмотрел на нее.
– Рад, что это так и для тебя. Для всех, кто смотрит. Но для меня, – я пожал плечами, – это все, что у меня есть.