Сгорая дотла

– Это не имеет значения, – произнесла Джорджия. – Ты перенес операцию. Поездку на скорой помощи. Черт возьми, просто лежать здесь стоит тысячи долларов в день. Тебе нужно будет выиграть в лотерею, чтобы расплатиться. Или объявить о банкротстве…

– Нет, – возразил я, а затем мучительно закашлялся от острой боли в горле. Еще одно слабое ощущение боли медленно нарастало глубоко в правой части груди. – Я сказал, что сам разберусь, Джорджия, я не шучу. Я никогда не шучу.

Она откинулась на спинку стула и прикусила ноготь большого пальца, как обычно делала, когда чувствовала себя виноватой.

– Ты должен поехать с нами в Ситку.

– И чем я там буду заниматься? Работать вышибалой? Получать гроши и столько бесплатного пива, сколько в меня влезет?

– Ты можешь заниматься строительством. Знаешь, там действительно строят дома.

– Слишком мало платят, и ты это знаешь, – я помолчал, а затем спросил: – Почему?

– Что «почему»?

– Почему ты хочешь, чтобы я переехал? Чтобы мы были вместе? Или не хочешь чувствовать вину из-за того, что забираешь у меня Кэлли?

– Это несправедливо. Ты же знаешь, как мне трудно заботиться о ней здесь в одиночку.

– Не преувеличивай.

– А будет только хуже, – продолжала она, как будто не слышала. – Ты останешься без работы. Твой мерзкий домовладелец, наверное, уже выбросил твои вещи на улицу. И теперь ты будешь по уши в больничных счетах, – она склонила голову набок. – Как ты собираешься продолжать выплачивать алименты?

– Черт возьми, Джорджия, я же сказал, что разберусь, – боль в моей груди усилилась. – Вы не переедете в Ситку.

Она снова прикусила ноготь.

– Слушание состоится через два дня.

– Не делай этого, – вымолвил я. – Хотя бы подожди, пока меня выпишут. Тебе придется подождать, пока я не буду в состоянии присутствовать. Вероятно, есть какой-то закон, который гласит, что я должен присутствовать.

Джорджия вскинула руки и поднялась на ноги.

– Ладно, ладно, хорошо. Я попрошу своего адвоката перенести слушание. Но оно все равно состоится, Кори.

– Делай то, что должна, Джорджия.

Ее глаза наполнились слезами, и я тотчас почувствовал вину за свою резкость и в то же время отвращение к себе за то, что позволил ей так легко манипулировать моими чувствами, как кукловоду.